Гендиректор ТГК-14 Виктор Мясник: «Тут с маху не попрёшь…»

Повышение тарифов на тепло для бизнеса и бюджетных организаций на 35% спровоцировало в Забайкалье как волну протеста против таких скачков, так и повышенный интерес к ТГК-14, обосновавшей этот подъём год назад перед РСТ. Последующая огласка миллионных премий в компании, политическое решение губернатора Натальи Ждановой о снижении роста до 7,1% с 1 января 2017 года и суд с правительством края этот интерес только подогревали.

На вопросы о будущих тарифах, премиях и закрытых от прессы заседаниях ИА «Чита.Ру» ответил гендиректор компании Виктор Мясник.

- Какое повышение тарифа ожидается в 2017 году? С чем оно связано?

- Решение по повышению тарифа с 1 июля 2017 года уже есть. Он вырастет по юридическим лицам на 6% относительно января этого года. Это связано с повышением уровня затрат в процессе производства тепла и электроэнергии на нашем уровне, куда входят и топливо, и инвестиционная составляющая, и удорожание ремонтов. Ещё мы подтягиваем минимальную тарифную ставку в соответствии с отраслевым тарифным соглашением в электроэнергетике. Согласно ему с 1 января 2017 года предусмотрена минимальная месячная тарифная ставка рабочего первого разряда, полностью отработавшего норму рабочего времени и выполнившего свои трудовые обязанности на уровне 7 581 рублей. В ТГК-14 минимальная ставка с 1 января составляет 6 200 рублей, и до этого индексировалась полтора года назад. Поэтому стараемся индексировать хотя бы на небольшой процент, только на зарплату, чтобы каким-то образом компенсировать нашим работникам инфляционные процессы. Соответствовать тем требованиям, которые есть на уровне отраслевого энергетического положения пока не удаётся.

При этом есть уровень тарифообразования. Его идеология связана с двумя направлениями: компенсацией прямых затрат, связанных с производством тепла и электроэнергии, и так называемое стратегическое финансирование, инвестиционные программы. За счёт кредитной массы осуществляется замена оборудования на более эффективное, что в последующем будет снижать затраты на этот же тариф.

- Вы сказали, что оборудование будет в последующем снижать расходы. В последующем – это когда?

- Сегодня мы совместно с администрацией края обсуждаем программу развития общества до 2020 года. Составлена инвестиционная программа, содержащая энергоэффективные проекты, для реализации которых мы будем использовать кредитные средства. В 2019-2020 годах сдерживание экономически обоснованного тарифа будет на уровне, не превышающем инфляцию и, быть может, даже меньше. Это касается экономически обоснованного тарифа.

Быстрее не получится. Оборудование у нас практически отработало свой, будем говорить по-русски, моторесурс. До 2019 года необходимо сменить турбогенератор №1 читинской ТЭЦ-1. Со всеми монтажными работами это практически 800 миллионов рублей, но без этого нельзя – на нём сегодня висит почти 10-15% тепловой нагрузки. Во время замены ленинградской машины будем ставить машины на противодавление, которая увеличит выработку тепла на эти же 10-15%. За счёт этого будет снижаться себестоимость продукции.

В инвестиционной программе есть разные аспекты. Мы на сегодняшний день обследовали через аэрофотосъёмку город Улан-Удэ. Увидели, где находятся слабые места по потерям в тепловых трассах – это в основном зарытые участки. На вертолёте установили тепловизионное оборудование, тепловизор с высоты птичьего полёта снимает пролегающие на глубине в 1,5–2 метра теплопроводы в инфракрасном спектре. Уже есть первые результаты. Эти данные позволят снизить потери в технологических сетях почти на 10%. Под это мы составили программу до 2019 года. Нам понадобится около 300 миллионов рублей по Улан-Удэ. Надо будет разрывать город, вскрывать, изолировать, закапывать обратно. Это работа, и никуда её не денешь, её придётся делать.

Сегодня идеология компании – это не просто прийти рассчитать тарифы. Мы совместно с администрациями двух регионов идём по пути применения всех возможностей, чтобы рост тарифа был наиболее оптимальным и прозрачным.

- Министр территориального развития Забайкальского края Виктор Паздников говорил, что во время его руководства Региональной службой по тарифам рост тарифа на тепло на 35% в 2016 году был частью программы выхода к 2018 году на работу теплоснабжающих организаций без выпадающих доходов. После того, как губернатор Наталья Жданова уменьшила рост тарифа до 7,1%, стратегия изменится?

- Мы договорились встретиться с Натальей Николаевной (Ждановой, губернатором Забайкальского края – Ю.С.). Как раз будем обсуждать это. Снизили рост тарифа – это не значит, что снизили затраты, которые мы понесли и доказали, и затраты, которые подтверждены РСТ, куда-то исчезли.

Мы будем настаивать на решении этих вопросов. Тарифная программа, которая была принята в 2015 году действующей на тот период властью региона показывает, что сегодня в Забайкальском крае идёт перекос между компенсацией затрат на коммунальные услуги между юридическими лицами и населением. В программе на 2016 год была предпринята попытка решить проблему компенсации выпадающих доходов, то есть наших убытков, разом, через 35-процентный рост для потребителей – юридических лиц. Чтобы переложить нагрузку с бюджета на потребителей безболезненно — требовалось несколько лет.

Не буду говорить, правильными были эти решения или нет. Они были приняты.

Я считаю, что это должна быть единая концепция выстраивания идеологии в отношении потребителей и топливно-энергетического комплекса края, учитываться должны интересы и населения, и юридических лиц, и наши. Комплексный подход нужен. В той программе, которую мы предложили администрации края, мы активно участвуем в снижении затрат своими энергоэффективными проектами, то есть мы берём на себя нагрузку более 100-120 миллионов в год. Это и наша договорённость с угольщиками о том, что, если они не будут повышать цену, мы у них будем брать повышенные объёмы, соответствующие нашей потребности, в течение трёх лет. Конечно, будем смотреть и малые разрезы Забайкальского края, где уголь дешевле чем у монополиста.

- Это договор с Сибирской угольной энергетической компанией?

- Да. Но, в 2018 году нам нужно будет работать над новыми договорённостями или недоговорённостями с точки зрения развития собственных угольных разрезов (разрезов в Забайкальском крае – Ю.С.), не только [предприятий] СУЭК. Есть малый бизнес, на который мы очень внимательно смотрим.

Считаю, что в ближайшие 2-3 года мы сможем выровнять эту ситуацию, быстро не получится. Попытка решить это быстро привела к той реакции, которая была [недавно]. Я считаю вполне адекватной реакцию бизнеса в этих условиях.

- Вы говорите о постепенном решении ситуации. Имеете в виду плавное повышение тарифов для бюджетных организаций, юрлиц и населения?

- В комплексе должен быть рассмотрен весь спектр вопросов. Мы не сможем решить [проблему], если не будем ничего предпринимать.

- То есть нужно уходить от перекрёстного субсидирования?

- Конечно. Стратегически нужно думать, каким образом, комфортно для всех решать задачу перекрёстного субсидирования. В этот период надо будет правительству края разрабатывать свою программу и применять адресные субсидии при решении конкретных задач. Например, компенсировать затраты остронуждающейся части населения.

Мы уже опробовали эту форму в Приморском крае, когда уходили от перекрёстки. Бюджет компенсировал людям затраты.

- Это был успешный опыт?

- Конечно. Понятно, это болезненно, но мы практически за три года задачу решили. В России осталось всего три региона, где есть перекрёстное субсидирование. Думаю, что решение где-то здесь.

- Переход от роста тарифа в 35% к 7,1% - это сколько в деньгах?

- Увеличение тарифов юридических лиц с 1 июля по 15 декабря привело к снижению плановых убытков общества до 87 миллионов рублей. Отмена этого роста с 15 декабря привела к новому росту плановых убытков до 245 миллионов рублей в 2017 году.

- Сколько ТГК понесла убытков в 2015 году и за счёт чего?

- Мы потеряли практически более 300 миллионов рублей. Плюс 127 миллионов мы потеряли при планировании тарифообразования. Когда есть перекрёстное субсидирование, РСТ регулирует структуру потребления юрлиц и населения. Когда всё вместе сложили, мы должны получить выручку, которая бы компенсировала наши затраты. При рассмотрении этой структуры РСТ в какой-то степени выгодно сказать, что для того, чтобы покрыть затраты, будет расти потребление у юрлиц. Тогда при расчёте тарифов вроде выйдет, что мы установленную выручку должны получить. А по факту получается наоборот: [потребление] населения растёт больше – сдаётся новое жильё – а бизнес в этих условиях стоит на месте.

Получается, что мы всё равно эти гигакалории вырабатываем, но у нас потребляют больше дешёвой теплоэнергии и меньше дорогой, и мы, продав всё, денег получили меньше на 127 миллионов рублей.

- Эти 303 миллиона рублей и 127 миллионов правительство согласилось вам возместить?

- Сейчас идёт процесс определения правовой основы для совместной работы в этом плане. По субсидиям 2013 и 2014 годов, которые уже доказаны в суде, были договорённости о том, что мы пойдём на мировое соглашение. Но сегодня ситуация сложилась так, что мы будем основательно судиться. На данном этапе, думаю, что заключить мировое не получится. Нам надо будет обязательно пройти судебную практику. После этого суда будет понятна идеология [работы]. Чтобы компенсировать выпадающие доходы

(затраты – Ю.С.), мы планируем взять ещё один кредит. Объём кредитов подбирается уже к 4 миллиардам рублей при нашей выручке по всем видам продукции -12,4 миллиарда рублей. Банки нам уже не дают кредиты, это проблема. И понятно: 30% активов задействовано на возврат долга.

- С вами советовались, когда принимали решение о снижении роста тарифа в ноябре?

- Конечно. Не то что советовались – мы очень плотно работали и доказали затратную часть, которая была заложена в тариф. Убрали то, что было включено в тарифную часть в объёме компенсации затрат за предыдущие годы. У нас появилась дыра, а 7,1% - это часть той доли инфляции, которая была рассчитана с 2016 на 2017 год и ещё часть понесённых затрат.

- В арбитражном суде вы с правительства края просите взыскать 441 миллион рублей? На какой сумме настаивает правительство?

- Вообще, мы стартовали на сумме 441 миллион рублей. Там у нас два суда: один за 2013 год, другой за 2014-й.

Практически два года идёт суд, независимая экспертиза проходила почти целый год. Она подтвердила объём полезного отпуска ещё на большую сумму, 500 миллионов рублей. Нам предстоит большая работа в плане урегулирования этих вопросов.

Хочу сказать, что у нас нет задачи обострить ситуацию. Мы в этих условиях пытаемся договориться, поэтому и встал вопрос не о 441 миллионе рублей, а в 316 миллионов рублей. Это та минимально допустимая ставка, о которой мы могли бы договориться, и акционеры могли бы её принять.

На сегодняшний день мировое соглашение решено отложить. Мы теперь не с мировым соглашением придём туда, а будем просто судиться до упора. Нам нельзя выйти из этой ситуации, потому что это же мы подали в суд. Нерешённые вопросы компенсации убытков 2013–2014 года не позволят двигаться дальше. Мы же понесли затраты, и в суде будем это отстаивать.

— Когда вы принимали решение возглавить ТГК-14, осознавали, какая большая работа вам предстоит?

- Для меня эта работа понятная, я нахожусь в этом режиме не один десяток лет. Кризисная ситуация является для меня, быть может, ближе к телу. Я вообще считаюсь кризисным менеджером, поэтому для меня предложение в этом плане кроме как большого внутреннего задора ничего не вызывает.

Второе направление, [помимо тарифов], которое мне было поручено, — это контроль за расходованием денег IPO 2012-2013 года (первая публичная продажа акций акционерного общества неограниченному кругу лиц. Может проходить как через дополнительный выпуск акций через их открытую продажу, так и через публичную продажу уже существующего выпуска – Ю.С.).

Они были уплачены за большую реконструкцию объектов в Чите и Улан-Удэ. В полном объёме работы были не выполнены. Это была кредитная масса, подтверждённая акциями владельцев. Нормальная идея, если активов в чистом виде уже нет. Акционер может принять решение сделать дополнительную эмиссию акций, привлечь дополнительные средства и вложить их в производство. Всё это было сделано. Задачу мы решили, большинство объектов там было запланировано по улан-удэнскому филиалу.

- Легко ли вам договариваться в сложных ситуациях с акционерами ТГК-14?

- У нас акционеры сейчас – компания «Российские железные дороги». Структура консервативная, и сейчас мы, энергетики, живём по правилам РЖД, сейчас всё жёстко. Совет директоров сформирован из акционеров, это РЖД и «Трансфингрупп». Это большая сложная работа, которая связана прежде всего с большой доказательной базой.

Хочу сказать, что по выплатам, по бонусам руководящему составу РЖД очень внимательно следит за этим, тут с маху не попрёшь. Но когда акционеры ставят крупные задачи, могут при выполнении по итогам года премировать.

- А депремировать могут?

- У нас нет текущих премий. Назначается оклад и всё. Люди на этом окладе работают год, и потом по итогам года могут премироваться за выполнение бизнес-плана. А он очень жёсткий.

- Акционеры перед нами ставят задачи и по капитализации роста общества, потому что сегодня вложены деньги, и если на рынке ценных бумаг компания будет обесцениваться, то считается, что деньги вложены в убыточный вид деятельности. Руководство РЖД ставит перед нами задачу — получение прибыли. Мы публичное акционерное общество, и как бы мы там ни говорили, ни крутились, перед менеджментом стоит задача получение прибыли.

Хочу сказать, что у нас два вида деятельности: электроэнергия и тепло. Тепло регулируется, электроэнергия – нет, это рынок. По Забайкальскому краю у нас затрат в 6,8 миллиарда рублей, где-то половина, то есть 3,6 миллиарда рублей – это затраты на производство тепла, а остальное – на электроэнергию. Работа на оптовом рынке электроэнергии почти полностью конкурентна. Электроэнергией мы работаем на получение прибыли, и это нам на сегодняшний день удаётся.

Если на сегодняшний день на Харанорской ГРЭС «вываливается» блок, то мы зарабатываем деньги.

- То вам вообще-то выгодно, чтобы у них вываливался блок?

- Для нас да. Если что-то происходит на Гусиноозёрской ГРЭС, мы автоматически зарабатываем, потому что кроме нас троих закрыть рынок генерации в двух регионах никто не может. Мы выполняем обязательства по поставке мощности и энергии наших коллег, оперативно организуем передачу электроэнергии, не создавая больших проблем в жизнеобеспечении населения и других потребителей. Но у них новое оборудование, более экономичное. Отсюда растёт и стоимость электроэнергии на оптовом рынке. В прошлом году мы заработали чуть более 100 миллионов рублей.

Сегодня можно поставить вопрос о том, чтобы работой рынка электроэнергии начать дотировать тепло в какой-то степени, но это неправильно. Акционеры на это не пойдут. Ребята, это разные вещи, разная форма взаимоотношений. Рынок не гарантировал прибыль в 2012-2014 годах по электроэнергии, сформирован убыток.

У нас есть, где заработать на сегодняшний день. При этом есть такая форма прибыли – техническое присоединение. Все деньги, которые нам за это перечислили, мы автоматически ставим в статью «Прибыль». После налогообложения чистая прибыль будет являться источником реализации мероприятий на тепловых сетях, необходимых для присоединения новых объектов. Ту прибыль которую вы увидите, в отчёте за 2016 год почти в полном объёме, мы уже направили на инвестиции для присоединения. А статья «Затраты» идёт через ремонты в структуре себестоимости.

В Бурятии мы [в 2016 году] подключили около 30 гигакалорий тепла. В Забайкальском крае мы подключили чуть более 12 гигакалорий.

У нас убыточное тепло и незначительно прибыльна электроэнергия.

- Тепло убыточно на сумму выпадающих доходов?

- Сейчас где-то на 430 миллионов рублей в год. Это та сумма затрат, которую мы получили в процессе работы по 2016 году. Это фактические затраты, которые ушли на производство и доставку тепловой энергии и не были компенсированы потребителями и бюджетом.

- Что пошло не так в освещении темы с тарифами? Или всё нормально пошло?

- Я бы разделил СМИ в этих условиях. Есть те, кто к этой работе подошёл профессионально, и есть те, кто выполнял заказ. Я понимаю, что ростом в 35% были задеты интересы владельцев бизнеса и был задействован этот элемент конфликта, чтобы показать ТГК-14 в другом свете.

К сожалению, СМИ сегодня участвуют в процессе однобокой популяризации того или иного направления. Мы ощущаем эти вещи. При этом хотел бы сказать спасибо потребителям тепла: большой реакции на то, чтобы нам не платить, не было. Мы продолжили нормальные отношения, в том числе и с юридическими лицами, сбоев нет, все всё платят.

- Отличается ситуация в Бурятии и в Забайкалье с точки зрения работы СМИ по отношению к ТГК-14?

- Отличается, это видно. Мы там работаем в конструктиве с администрацией республики, у нас есть определённое соглашение, подходы, есть полная сбалансированность всех интересов. Если взять Бурятию, то у них средний тариф за гигакалорию 1 867 рублей – почти самый высокий в Сибири и Дальнем Востоке. Мы нашли подходы в другом: не надо с нами бороться, давайте работать с позиции совершенствования. Эта наша работа получилась: на 2017 год рост тарифа по теплу практически нулевой. Мы провели там ряд больших реконструкций и модернизаций тепловых сетей и оборудования, у нас упали удельные расходы.

- Тепловая война* в Бурятии как-то повлияла на эту ситуацию? (*- спор за управление тепловыми сетями Улан-Удэ между ТГК-14 и «Тепловой компанией» из Омска, контракт с которой в 2010 году пыталась заключить мэрия).

- Думаю, да. Когда хотели попытаться поиграться с сетями, это сконцентрировало всех на данной проблеме.

- Проблемы только с выпадающими доходами сегодня у предприятия?

- У нас по персоналу есть проблемы. Средняя зарплата у тех, кто работает в ночные смены и во вредных условиях труда – 39 тысяч рублей. Это, конечно, мало. У нас слесарь шестого разряда, это бригадир, получает 40 тысяч рублей. А он работает при высоких температурах, во вредных условиях. Текучесть кадров была 15%, сейчас немного снизилась до 7-9%, при этом людей пенсионного возраста у нас 20%. Средний возраст по электроцеху на читинской ТЭЦ-1 у нас практически 45 лет. Там люди по 40 лет работают слесарями, электриками. Ужас, это же невозможно. В любой момент человек скажет: «Всё, хватит». И мы останемся без специалистов.

Поэтому мы занимаемся энергетическими классами, ведём уроки в школах, лекции в университетах, чтобы каким-то образом привязать к сложным условиям работы людей.

- Когда вы пришли на должность, вы кого-то из сотрудников с собой привели?

- Нет.

- В одиночку приехали?

- Один.

- Устраивает вас профессиональный уровень топ-менеджеров компании?

- Эти ребята ещё у меня работали в свой период начальниками отделов. Я не сторонник менять команды, я сторонник выращивать в процессе. Если я вдруг уеду, то буду спокоен, что здесь десантов высших менеджеров не надо.

- Вам не кажется, что они все ещё слишком молоды?

- Не кажется. Это уже нормальный возраст, у них есть опыт работы в этих должностях. Всего у меня шесть заместителей, каждый курирует своё направление. Когда я возглавил строительство Харанорской ГРЭС, мне было 33 года.

- В 2015 году их премировали?

- Совет директоров принял решение премировать по итогам 2015 года. Все показатели по ремонтной программе, снижению аварийности, инвестиционной программе были выполнены. Премирование было, но незначительное.

- Это соотносилось как-то с финансовыми показателями?

- Конечно. Мы отработали с чистой прибылью. В процессе года топ-менеджеры премии не получают, все сидят на окладах.

- Большие оклады?

- Достойные. И уровень ответственности огромный, да и объём работы тоже.

- Чувствуете, что работа в вашей компании является престижной? Хотят люди к вам идти?

- Хотят, в последнее время особенно на инженерные должности. На руководящие есть определённая конкуренция.

- Если сравнивать со временем вашей работы в «Читаэнерго», то престиж компании в регионе сейчас больше или меньше? Или нельзя сравнивать?

- Это разные вещи. В «Читаэнерго» мы в комплексе отвечали за всё. В тех условиях кроме нас никого не было: ни сетей, ни электриков, ни тепловиков. Всё делали мы сами. Поэтому в тех условиях была полная монополия. Там, где есть монополия, думаю, всегда престижность выше, потому что это определённая гарантия, это обороты, объёмы. Тот же «Газпром». Там престижно работать.

- Чья инициатива по появлению в совете директоров Равиля Гениатулина?

- В составе директоров должны быть независимые директора. По практике, в том числе РЖД, в совет приглашают людей высокого профессионального уровня, знающих, где находится общество, чем оно живёт. Руководству РЖД, думаю, не надо было искать, размышлять: есть Равиль Фаритович, который знает в этих условиях практически всё. На сегодняшний день он независим, поэтому и было принято решение. Решение принимают акционеры.

- Вы написали заявление на экс-главу Могочинского района Дмитрия Плюхина, который назвал размеры премий вашим топ-менеджерам. Какие конкретно факты вы указали в заявлении?

- Он апеллирует документами, которые являются собственностью акционерного общества.

- Он их вроде в интернете нашёл?

- Не знаю, где он их нашёл. Цифры и прочие вещи извращены. Есть документы для внутреннего пользования. На сайтах мы их не вывешиваем. Поэтому мы и просим сказать, где он взял их, что за документы, которыми он апеллирует. Нас же служба безопасности спрашивает: вот выкрадут технологические документы по управлению процессами. Сегодня нас атакуют хакеры, грозят нам – мы тоже пишем заявления.

Мы и хотим разобраться, потому что это вещи, которые по своим структурным моментам не должны быть во внешнем мире. Мы предприятие первой категории, за нами наблюдает и ФСБ, и прокуратура. Есть перечни того, что не должно предаваться огласке.

- А что в заявлении написано?

- Что я прошу разобраться. На наш запрос он молчит. А, может, у меня там сидят люди, которые мне завтра по технологическим процессам что-то устроят, оперативные схемы [огласят].

- То есть просите разобраться, что, быть может, не конкретно Плюхин виноват, а какие-то ваши сотрудники?

- Конечно, мы это не исключаем.

- Речь идёт о документах про премии или о каких-либо ещё?

- Он апеллирует документами проверки службами аудита акционеров. Он просто оттуда взял, что ему интересно и выгодно. В своей статье он бездоказательно обвинил руководство компании в «типичной безхозяйственности, злоупотреблениях и нарушениях законодательства» и тому подобном. Материалы проверки должны являться только собственностью акционеров. При этом он пытается воздействовать этими вещами на психику людей, которые честно работали и работают в нашем обществе. Работать в нашем обществе и иметь вознаграждение – это не является плохим.

- Есть личный конфликт с Плюхиным?

- Нет, откуда? Я его вообще не знаю. Просто он стал сейчас публичной личностью, спикером в каких-то моментах.

- После начала обсуждения вопроса о повышении тарифа на 35% ваших заместителей можно видеть на многих встречах и в прокуратуре, и в администрации края. Это ваше распоряжение или производственная необходимость?

- Мы открыты. У нас каждый заместитель отвечает за то или иное направление, которое может в какой-то момент обсуждаться. Заместитель в этом плане должен быть более профессиональным, чем я. Мне и не надо это знать, если у меня есть шесть заместителей. Зачем мне это надо? Есть они. Пусть работают и отвечают.

Для меня не является престижностью, если я приду один и буду не очень подготовлен отвечать на те или иные вопросы.

- Вы говорите про открытость, но была история, когда ваш заместитель Андрей Аблязов всех выгнал со встречи РСТ, сказав, что она закрытая.

- Это прописано в процедурах заседаний РСТ, когда рассматривается наша компания. Есть номенклатура для документооборота, что на них должны присутствовать заинтересованные лица и контролирующий орган.

Сейчас при РСТ создан общественный совет, куда входят 18 человек. Да ради бога. История с «выгнал» основана на вопросе, заданном РСТ: «готово ли ТГК раскрыть информацию, относящуюся к коммерческой тайне?». Надо разделять открытые заседания РСТ, где такая информация не будет использоваться, и может присутствовать как общественность, так и журналисты, и рабочие заседания, где круг лиц ограничен, и они отвечают за её неразглашение. Когда будет проходить заключительное заседание РСТ с рассмотрением конфиденциальной информации - мы будем настаивать на его закрытости.

- То есть Аблязов всех выгнал по делу?

- Совершенно по делу. При этом мы не думали, что это вызовет такую реакцию.

- А то, что он прокурора вместе со всеми журналистами попросил?

- Сам прокурор мог остаться. Насколько я понимаю, он сам спрашивал, выходить ему или нет. Это же не значит, что его, как вы говорите, «выгнали». Было предложено удалиться незаинтересованным. Если прокуратура заинтересована, то кто ж её выгонит.

Если бы знали, что будет такой резонанс – не вопрос, можно было и оставить.

- Теперь знаете. Будете на заседания пускать?

- Да конечно.

В этих условиях у нас нет никакой нервозности, мы спокойно делаем свою работу, свои интересы будем защищать. Мы уверены в своей правоте и в своей необходимости, это даёт силы. Все прекрасно понимаем: на эмоциях можно сделать очень многое. Можно вспомнить Улан-Удэ, 2008 год, доведённый до ручки энергетический комплекс, когда в пик морозов происходит сбой в работе турбины и ставит под угрозу теплоснабжение огромного города. Это, сами понимаете, какие последствия могут быть. Потом пришлось вваливать в ремонт 4 миллиарда рублей для того, чтобы что-то поднять, заменять.

Стабильное теплоснабжение населения - главный критерий, где мы должны безэмоционально и спокойно двигаться. Мы, власть и все те, кто в этом заинтересован.

- В своей работе эмоции допускаете? Можете наорать на кого-нибудь, ногами затопать?

- Можно и так. Если по делу. (смеётся).