«О какой смерти Вершино-Дарасунского можно говорить?»

В забайкальском поселке Вершино-Дарасунский в октябре был народный сход — бывшие и действующие сотрудники «Дарасунского рудника» собрались, чтобы попытаться остановить предстоящее затопление золотоносных шахт. Их общее негодование касалось и сокращения: 137 человек уволили, часть перевели на другие объекты, в том числе на карьер. Недалеко от поселка есть Талатуйское золоторудное месторождение — на него в ближайшие годы и сделает ставку Highland Gold, собственник рудника. У компании сегодня две действующих лицензии на разработку месторождений. Одна из них — на подземную добычу — продлена до 2039 года, но это не избавит шахты от консервации.

За последние 10 лет у шахт Вершино-Дарасунского регулярно менялись собственники. Около 5 лет назад при предыдущем владельце дарасунцы объявляли голодовку из-за невыплат и введенного коэффициента трудового участия. Тогда шахты принадлежали компании Константина Струкова, владельца «Южуралзолота». На счету Highland Gold пока только сход в октябре — это был первый открытый конфликт с местными жителями. До него всех всё устраивало — зарплаты платили стабильно, компания вкладывалась в оснащение и геологоразведку, сокращение было проведено по Трудовому кодексу со всеми положенными выплатами. После увольнения сотрудников Highland Gold предложила бесплатное обучение и переквалификацию шахтерам, чтобы они могли продолжить работать в компании. Но практически никто не согласился на это, потому что людям нужны шахты. В Вершино-Дарасунском золото добывают незаконно — это общеизвестный факт. И предыдущий владелец рудника Струков о нем тоже заявлял — отчасти именно это стало причиной для его отказа от дарасунского актива. У Highland Gold другая политика. Они неохотно говорят о черном копательстве в открытую и впервые из всех причастных к истории поселка утверждают, что Вершино-Дарасунский не погибнет.

После народного схода представители компании сами вышли с предложением об интервью. Мы поговорили о будущем поселка с управляющим директором рудника Евгением Боровиковым и директором по взаимодействию с госорганами Сергеем Щегловым. Оба руководителя были на сходе в октябре — тогда им не удалось убедить местных жителей сменить тактику и перестать пугать всех голодовкой, как и донести, что у компании нет планов уходить из поселка прямо сейчас.

* По ходу интервью отмечены спикеры — если за одним из интервьюируемых не следует пометки с именем другого, значит, его речь и ответы на следующие вопросы продолжаются.

— Есть ли какие-то изменения с последнего схода? Люди вам передали какие-то бумаги или как-то письменно оформили свои вопросы?

Евгений Боровиков: На сходе были обращения по трудоустройству. Я отвечал, что да, действительно, у нас достаточно много вакансий на карьере, на фабрике и они до сих пор не заполнены. Также были вопросы в части трудоустройства взрывников. С того момента ко мне не поступило ни одного обращения от работников по поводу помощи или трудоустройства. То есть, к сожалению, на текущий момент обратной связи нет. Говорили, что инициативная группа будет подавать какие-то списки, но каких-либо запросов я не получал.

— Когда началась добыча на Талатуйском месторождении?

— У предприятия «Дарасунский рудник» на сегодняшний день есть две лицензии. Первая — это разработка самого Дарасунского месторождения. Вторая — это лицензия на разработку Талатуйского золоторудного месторождения, отрытого еще в советское время. Талатуй находится в 12 километрах от границы Вершино-Дарасунского в сторону поселка Светлый, то есть совсем недалеко. По этой лицензии у нас есть обязательства по выполнению объемов добычи.

— А у этих обязательств есть какие-то сроки, до какого года они действуют?

— Да. Лицензия у нас до октября 2024 года. Это по старым запасам.

— А дальше какие планы? Вы будете ее продлевать или будут какие-то новые изыскания и уже новые запасы будут оформляться?

— Изыскания на этом карьере нашей компанией уже проведены. Сейчас ведется подсчет запасов карьера, и эти запасы мы будем согласовывать с государственной комиссией. На основании подтвержденных запасов будет создан технический проект разработки месторождения. Исходя из него, как мы рассчитываем, и будет продлена лицензия.

— Уже есть какие-то прогнозы, что там достаточно золота, чтобы после 2024 года продолжить разработку карьера?

— Да. Мы сейчас работаем по действующему техническому проекту согласно календарю. По предварительным оценкам, ресурсная база Талатуя — это порядка 30 тонн запасов, там четыре основных оруденения (присутствие в горной породе рудных полезных ископаемых. — Прим. ред.), которые мы собираемся отрабатывать. После утверждения запасов мы продлим лицензию на срок их отработки.

Сергей Щеглов: Это еще не говорит о том, что эти 30 тонн запасов будут поставлены на баланс, — всё зависит от комиссии по запасам. Если они увидят, что запасы экономически обоснованы, то могут принять нашу позицию. Или существенно уменьшить цифру. Но мы работаем, ищем оптимальный вариант. В любом случае мы потом будем проводить доразведку. Это непрерывная деятельность. Не то чтобы мы один раз что-то провели и потом всё забыли. Нет, это работа с определенной периодичностью.

— Я спрашиваю о ваших планах, потому что в поселке настроения такие, что вы уйдете оттуда и оставите карьеры, шахты, и у них тогда вообще не будет официальной работы. Сколько вы вложили денег в разработку этого открытого месторождения?

Сергей Щеглов: Вопрос, мягко выражаясь, нескромный. Я не думаю, что все компании отражают свои затраты именно по перспективным площадям. Но, будьте уверены, озвученные 30 тонн — это как минимум лет 30. В какой срок мы будем отрабатывать, покажет расчет в проекте. Всё будет зависеть от выбранного оборудования, от поставленных задач по объемам и так далее.

— На какой стадии сейчас находится этот проект, что уже точно известно, помимо запасов золота? Может быть, есть какие-то прогнозные данные о том, сколько будет создано рабочих мест. Будут ли дополнительные места или будет ли их больше, чем сейчас?

— Давайте еще раз поясню. Сегодня идет аналитическая работа по разведке. То есть были обурены скважины, взяты тысячи проб. Эти пробы, естественно, проходят механическую и геофизическую обработку. Мы получаем результаты, анализируем их, выстраиваем геологические модели рудных тел и только после того, как обосновываем проект, выносим его на заседание госкомиссии по запасам. Если в ГКЗ утверждают эти запасы, только тогда мы можем проектировать предприятие. И тогда уже в будущем проекте рассматриваются вопросы по производительности. А производительность — это определенное количество техники, определенное количество людей. Техника тоже бывает разная. Допустим, нам надо шесть кубов в час добывать. Если [мы это делаем] двухкубовым экскаватором, то нужно три экскаватора. Три человека. Поэтому сейчас преждевременно говорить о том, сколько будет людей и так далее. Нужно дождаться согласования запасов и нового технического проекта.

— Вы говорите, что о Талатуе известно со времен СССР. Тогда разработка там велась или нет? Или его просто нашли, провели изыскания и больше ничего с ним не делали?

— Месторождение известное. В советские времена вся страна была изучена с точки зрения тех или иных природных ресурсов. А факты разработки — это уже другой вопрос. Судя по объемам выемки, которые мы видим визуально, карьер работал очень незначительное время. Там два карьера, один вообще в зародыше, а второй отработал лет пять, максимум восемь. То есть там большая перспектива.

— Есть ли еще похожие месторождения в Тунгокоченском районе или Талатуйское единственное пока?

— Мы концентрируемся на наших двух лицензиях, всё остальное мы мониторим. Как только «Забайкалнедра» будут выставлять на аукцион определенные площади, мы будем рассматривать необходимость участия в тех или иных аукционах.

— Когда вы зашли в Вершино-Дарасун? Я помню, что в 2017–2018 годах у них были проблемы.

— Мы появились летом 2020 года — тогда структуры Владислава Свиблова, который сегодня возглавляет Highland Gold, приобрели предприятие. А в конце 2021 года «Дарасунский рудник» был консолидирован в группу Highland Gold.

— До вас еще, помимо Струкова, были какие-то собственники?

— Да.

— Когда вы в 2020 году приобрели эти шахты, вы понимали, что, возможно, вы будете их затапливать? У вас была уже тогда на руках какая-то информация об этом или вы планировали разрабатывать их и зарабатывать на этом деньги? То есть вам одинаково представляли тогда интерес и шахты, и открытое месторождение? Или вы уже тогда понимали, что, скорее всего, вы будете делать ставку на открытую добычу?

— Вопрос неправильный. Вы говорите, что тогда было интересно, а сейчас неинтересно. Нет, нам и сейчас интересны и шахты, и карьер. Мы знаем, что запасы есть, этого никто не отрицает. Но держать за спиной груз почти столетней инфраструктуры, которая уже износилась морально, — это нерационально и небезопасно.

— На подземную выработку у вас другая лицензия. До какого года она?

— До 2039 года. Когда мы входили в управление Дарасунским рудником, лицензия на разработку Дарасунского месторождения заканчивалась 20 февраля 2023 года. То есть буквально завтра. Мы, зная перспективу, продлили эту лицензию. Взвесили, изучили ситуацию, поняли, что старую шахту нам дорого содержать. Тем более мы понимали, что там [есть] определенные нарушения. На встречах [с сотрудниками] мы приводили элементарные примеры: откройте магазин, вы же не будете в убыток себе торговать? Если товар никто не берет, вы либо закроете магазин, либо будете искать другие источники дохода, чтобы покрывать затраты. Если бы мы заранее планировали консервацию, мы бы, наверное, не продлевали лицензию и не вкладывали достаточно значительные средства в разведку. И сегодняшняя консервация — это не ликвидация, чтобы вы понимали. Эти термины сейчас ловко приравнивают друг к другу местные жители.

— Есть ли проблемы с кадрами вообще в Вершино-Дарасунском или нет? Переобучены ли, проходили ли переквалификацию сотрудники, которые у вас работали? Нужна ли она им была? У вас лицензия до 2039 года, и вы, возможно, еще вернетесь к этому вопросу. Из числа местных кто-то будет продолжать с вами работать или вы будете все-таки вахтовым методом привлекать специалистов, если их нет в Вершино-Дарасунском?

Евгений Боровиков: У нас нет цели отвергать, избегать местных жителей. Если человек хочет работать, если он соответствует критериям по подготовке, специализации, по здоровью (это немаловажно) — мы трудоустраиваем. Порядка 80% работающих на нашем предприятии до сих пор местные жители, жители Тунгокоченского района, 70% из них — жители поселка. Это очень большой показатель.

Абсолютно всем работникам [мы] предлагали переобучение на открытые горные работы или другие специальности. Мы также находимся во взаимодействии с государством, у нас подписана программа именно по переквалификации работников. К сожалению, пока переобученных, то есть тех, кто захотел перейти на другие профессии, порядка шести человек. Но эта программа не закрыта. Мы переучиваем людей на открытые горные работы, на другие специальности. Вы спрашивали, обращались ли к нам. Так вот: к нам никто не обращается. Мы до сих пор испытываем дефицит сотрудников. И вахтовый метод — это вынужденная мера по привлечению специалистов, нам такой сотрудник обходится дороже.

— А налажено ли у вас какое-то сотрудничество с забайкальскими университетами? Потому что на самом деле в крае довольно давно сложился кризис. Был здесь когда-то политехнический институт. Он потом объединился с педагогическим и стал Забайкальским государственным университетом, но нам постоянно жалуются на то, что специалистов в регионе не хватает. И вахтовый метод, он в целом касается не того, что кто-то из Читы, например, приезжает работать в Вершино-Дарасунский, а вообще из других регионов. Во время работы в Вершино-Дарасунском можете дать свое резюме по поводу кадров? Вообще, в Забайкальском крае есть такая проблема?

— Проблема действительно есть. Мы, как и все предприятия горнодобывающей отрасли, испытываем дефицит кадров. Чтобы как-то восполнить его, мы ведем системную работу с институтами — не только по Дарасуну, но и по другим активам в Забайкалье. «Дарасунский рудник» недавно выезжал в читинские горные институты с директором по персоналу и главным инженером. Мы встречались с ректорами по поводу привлечения к нам студентов на практику. Возможно, кто-то из них останется у нас работать.

— Есть ли возможность продолжать в действующих шахтах работу? И, если нет, какие тогда есть возможности продолжать подземные разработки до 2039 года?

Сергей Щеглов: Те запасы, которые сегодня имеются, которые мы разведали, при нынешней конъюнктуре рынка экономически неэффективны. Экономическая эффективность месторождения на государственном уровне была просчитана, но это было в 1976 году, понимаете? С того времени здесь продолжали вести добычу разные компании, мы уже ушли на другие глубины. Изменилось горное давление, изменились горнотехнические условия. Шахта более опасна, более трудозатратна. Мы сделали сравнение тех блоков, где были прописаны определенные параметры по запасам, по содержанию, по мощностям и так далее, — они не соответствуют по всем параметрам.

— Если шахты всё же затопят, есть ли возможность в перспективе откачать оттуда воду? И второе, есть ли вообще смысл в том, чтобы откачивать, продолжать в них работу или это абсолютно бессмысленное предприятие?

— Давайте объясню на пальцах. Сегодня нашу экономику сдерживает старая шахта. Там что-нибудь появится, если мы всё добыли? [Если мы ее затопим] зачем нам откачивать воду? Запасы ниже, мы теоретически можем подойти к ним с другой стороны. Пример Москвы: там тоже немало водоносных горизонтов в поверхности земли, но метро работает. Находят технологии, изолируют выработки, уходят на глубины, обходят. То есть вариантов уменьшения водопритоков есть множество, какие-то дороже, какие-то дешевле. И тем не менее откачивать воду назад нет смысла. Возвращаться в ту же самую шахту нет смысла, мы же знаем, что там не вырастет ничего, не появится. Месторождение имеет запасы, но они на глубине. Мы сможем подойти к ним, когда изменится конъюнктура рынка. А иметь себестоимость, которая превышает рентабельную продажу на рынках, неправильно.

— Когда шахты затопят, поселок правда может уйти под воду?

— Добыча на Дарасуне идет с начала прошлого века. Так вот, горные работы давно ушли на большие глубины и сейчас уже практически не влияют на объекты на поверхности. Затопления поселка не будет. Возьмите Теремкинское месторождение, которое находится рядом. Оно тоже затоплено. Не знаем, на каких основаниях, — но факт, что грунтовые воды уходят по подземным водотокам. Когда предприятие работает, естественно вода откачивается, создается так называемая депрессионная воронка, и мы поддерживаем этот уровень воды. Потом, когда искусственное поддержание уровня воды прекращается, идет наполнение. Те водотоки, которые есть в недрах земли, восстанавливают свою работоспособность, и всё продолжается, как и было.

Мы не отказываемся от последующего мониторинга — это прописано в проекте, отражено во всех согласующих документах. Естественно, мы построим там насосные станции и будем поддерживать нужный уровень. Мы же из поселка не уходим. У нас фабрика прекрасно работает, ее сейчас реконструировали, вложили хорошие деньги. У нас Талатуйский карьер — большая перспектива. А эти провалы — результат деятельности черных копателей, которые отрабатывают вышележащие горизонты, уничтожают охранные целики, куда есть относительно легкий доступ.

Если у стола убрать ножку, он перестанет быть устойчивым. В земной коре есть определенное напряжение, и если пролет не имеет опоры, он обрушается. И чем ближе пролет к поверхности, тем больше вероятность, что расслоение дойдет до поверхности и возникнет провал. Такое действительно случается, но не благодаря нам, а благодаря им. Мы ликвидируем эти последствия, засыпаем провалы, помогая местным жителям. А [они] на этом, как модно говорить, хайпуют. [При этом] местные жители лучше нас знают, где и сколько [золота]. На встрече они говорили, что мы (предприятие) ничего не знаем, не туда бурим — это бравада.

— Когда мы впервые приехали в Вершино-Дарасунский в 2017 году, владельцем рудника был Константин Струков. Он говорил о том, что неоднократно сталкивался с тем, что местные не то что черным копательством занимались где-то параллельно работе на руднике, но и выносили золото с рабочего места. Вы сталкивались с этим в своей работе или вы ввели строгие правила проверки?

— Я думаю, все всё знают. По нашей статистике, только с 1 июня 2022 года задержано 66 людей, которые незаконно проникали в отработанные подземные выработки. Есть и задержания на предприятии. Все эти дела переданы в органы.

— Как вы можете оценить объемы нелегальной добычи? Действительно ли они такие большие и критичные или нет?

Евгений Боровиков: Мы не можем сейчас оценить объемы. Мы можем только оценить, какой вред нелегальная добыча нанесла предприятию в части остаточных запасов, которые сейчас есть. По нашим оценкам, не менее 15 тонн золота фактически стали недоступны для промышленной отработки. То есть нарушены все технологические подходы, выходы, крепления. Нелегальная отработка велась хаотично, она была не только при нас, но и раньше. Полностью оцифровать этот убыток за все периоды мы не в состоянии.

— Можете ли вы сказать, какая средняя зарплата была на руднике в шахтах?

— Средняя зарплата по Забайкалью — 56 000 рублей, у нас средняя зарплата была выше в 3 раза.

— Может ли нелегальная добыча приносить людям больше?

— Любое воровство приносит больше. Потому что вы не поддерживаете ничего. Не тратитесь на вентиляцию, на электроэнергию, освещение, водоотливы, поддержание выработок и так далее. Это не берется в расход при черном копательстве.

Сергей Щеглов: Хотелось бы отметить еще одно. Вы наверняка слышали на встрече, я делал небольшое сравнение: было и стало. До прихода Highland Gold [были] массовые забастовки, все губернаторы побывали не раз в этом поселке. Вы знаете обо всех забастовках, что [их] причинами были невыплаты зарплаты. Дальше, естественно, страдала налоговая база. Естественно, были недоразумения с ресурсоснабжающими организациями. Естественно, во всевозможные фонды отчисления не делались. С приходом Highland Gold все эти отрицательные моменты ушли. Зарплата стала приходить четко два раза в месяц. Ни у Минтруда, ни у ФСС к нам претензий нет. Все эти сведения есть в открытых источниках. То есть сегодня мы очень открыты и понятны.

— Справедливо ли говорить о том, что шахтерский поселок сейчас переживает смерть? Обычно эту риторику используют местные жители (многие из них помнят поселок другим). Какие эмоции вызывают у вас эти высказывания, переживаете ли вы? Больно ли вам за этим наблюдать, как шахтерам, несмотря на то, что это большой крупный бизнес?

— Давайте рассуждать здраво. Из каких источников создается благосостояние любого региона, поселка, поселения? Из налогов. Местные органы — НДФЛ. Республиканские, федеральные — там уже идет налог на прибыль, на имущество и так далее. Так вот, если предприятие закрывает или трансформирует один свой актив, но развивает другой, причем с большими объемами по привлечению техники, по производительности, по количеству имущества, естественно все налоги растут. Евгений Васильевич на встрече говорил, что у нас объемы добычи планируется увеличить практически в 3 раза. То есть налог будет увеличен. О какой смерти поселка можно говорить? Можно говорить о смертях чернокопателей. Вы знаете [о смертельных случаях]. Вот там надо бы говорить, но не с нами. Мы ближе, потому что мы открыты. Мы улучшаем благосостояние поселка.

Евгений Боровиков: Под смертью там (на сходе. — Прим. ред.) еще подразумевалось и то, что работники будут лишены работы. [Говорилось, что] тысяча людей у нас работает. Еще раз: у нас работало 409 человек, 371 — местного персонала. И продолжает работать. То, что у нас работает тысяча сотрудников, — это не соответствует действительности. И да, с ростом производительности у нас кратно увеличатся все налоги. Я не вижу, что поселок погибает. Это лишь высказывания чернокопателей.

— А есть ли у вас какие-то связи с краевым правительством? Есть ли возможности снизить налоговую нагрузку или получать какие-то преференции или вам эта история вообще не интересна и не важна?

Сергей Щеглов: Мы бы с удовольствием использовали такие льготные программы, но они не предусмотрены государством, потому что Забайкальский край, вы знаете, он дотационный. Никто из руководителей федерального уровня не поймет руководителей Забайкалья, если они предоставят нам определенные льготы даже при наличии таких государственных программ. Сейчас, насколько мы знаем законодательство, таких вариантов для нас нет. И мы даже и не просим.

Highland Gold в Забайкальском крае создает свой самый крупный хаб (центр, узел. — Прим. ред.). Забайкалье — флагман нашей компании. Ново-Широкинский рудник не в ТОР, но прекрасно работает. Здесь же, в регионе, строится фабрика ЗИФ по переработке балейских хвостов (переработке хвостов бывшей Балейской золотоизвлекательной фабрики. — Прим. ред.). У нас очень много перспективных площадей. Мы общаемся с краем на всех уровнях для развития этих и других проектов, и нам создаются определенные преференции, но не в виде каких-то льгот, а просто ускорения прохождения юридических процедур, потому что они иногда затягиваются.

— Поскольку к вам не обращались за переобучением и за последующим трудоустройством на карьеры, я так понимаю, что и какой-то рабочей группы активистов, общественников тоже создано не было? Вместе с Екатериной Фисун (региональное отделение «Единой России»), с депутатами? В конце схода предлагалось создать такую группу.

— На встрече все выпустили пар. И больше никто не подошел ни по личным вопросам, ни по созданию комиссии. То есть всё, что вроде как декларировали общественники, было лишь вопросом ради вопроса. То, что мы предлагали, они не восприняли.

— Помимо вашей основной деятельности, занимались ли, может быть, налаживанием инфраструктуры в поселке? Что-то, может быть, построили, спонсировали какие-то социальные инициативы или за год плотной работы не добрались до этого?

Евгений Боровиков: На самом деле мы очень плотно взаимодействуем с администрацией. Все просьбы, обращения, которые идут от администрации поселка, мы выполняем. Ни разу не отказывали. Мы постоянно выделяем технику для поддержания дорожной инфраструктуры — подсыпаем, выравниваем грейдером. Дороги все-таки поселковые, много неасфальтированных участков. Мы также привлекаем технику по уборке мусора для работы на отвалах [поселковой свалки], очистки ливневых канализаций. Также по обращению инициативной группы поселка приобрели детскую площадку, которую планируем весной смонтировать. К Новому году заливаем катки в поселке. Была аварийная ситуация по Жарчинскому водохранилищу (источник воды для поселка. — Прим. ред.), смыло дамбу. Наше предприятие не только инвестировало, но и самостоятельно выполнило техническую часть работы по укреплению дамбы водохранилища, и на текущий момент все подтопления поселка устранены. Поселок может жить безопасно. Мы вложили достаточно средств.

Сергей Щеглов: Я расширю немножко информацию по Жарчинскому водохранилищу. В 2018 году произошел серьезный паводок, дамбу размыло, и весь период до конца 2020 года дамба практически была в аварийном состоянии. Могло затопить ниже лежащие поселки, низ поселка Дарасун, поселок Светлый. К нам обратилась администрация Забайкальского края в лице Александра Осипова, в лице зампреда Александра Бардалеева. Они писали много писем, подготовили смету. Затраты, по предварительным расчетам, составили 37 миллионов рублей. Мы нашли в себе силы и выполнили всё без оглядки. И были довольны тем, что нас похвалили за эту работу. Стоит ли учитывать эти 37 миллионов? Не знаю. Но у меня есть все эти обращения и суммы. Местные жители не хотят в это вникать. Им — вода есть и слава богу.

Я хочу отметить: мы стабилизировали обстановку, кардинально изменили отношение вообще к человеку труда. Мы его одели, обули — я имею в виду спецодежду, средства индивидуальной защиты. Мы создали условия, мы покупаем новую технику, реконструируем оборудование. Да, иногда человек не находит своего места на [предприятии], но мы же ему предлагаем — пожалуйста, работай. И я не думаю, что это ненормально, что мы предлагаем переехать на работу на тот же Ново-Широкинский рудник. Есть такие прецеденты, люди довольны.

Евгений Боровиков: Все наши мероприятия нацелены на развитие предприятия, а не его разрушение. Это однозначно. У нас ведется переоценка запасов и разработка проектов. И когда экономическая целесообразность этих проектов будет доказана, мы возьмемся за реализацию, только уже с использованием новых современных технологий.