Это наше золото. Как жители Вершино-Дарасунского убивают себя в шахтах ради детей, «лексусов» и квартир

На пике и до распада Советского Союза в поселке Вершино-Дарасунский жили почти 12 тысяч человек, сейчас — чуть больше 5 тысяч. Жители поселения, среди которых осталось много шахтеров и их потомков, говорят, что золота, которое здесь добывают с конца XIX века, хватит еще на десятки лет вперед, и считают его своим.

Когда 1990-е пришли в другой забайкальский золотоносный город Балей и работы в нем не стало, местные горняки, рассказывают, «вешались улицами». Горно-обогатительный комбинат и другие сооружения постепенно начали «растаскивать» на металл и кирпичи: в каждом микрорайоне тогда работали пункты приема. Кто-то стал добывать золото нелегально на «вторяках» отработанных карьеров и вдоль русла речки Унды. Большинство уехали, а тридцатитысячный город, выросший на добыче драгоценного металла, которым после Великой Отечественной войны расплачивались за ленд-лиз, превратился в запущенное поселение. Его до сих пор не удалось реанимировать — по Балею памятниками былому величию стоят разрушенные и недостроенные здания. Когда-то здесь были маслозавод, пивзавод, хлебозавод, АРЗ и городские бани. Практически ничего из этого не осталось.

Нелегальная добыча золота в Забайкалье все эти годы развивалась: по разным и примерным оценкам, только в Балейском районе обороты запрещенного промысла в последние годы достигали от 600 миллионов до 1 миллиарда рублей в год в зависимости от цен на металл и объемов добытого. По словам бывшего главы района Сергея Гальченко, сам Балей является не только одной из основных точек незаконной добычи в Забайкалье, но и хабом черного рынка: сюда попадает золото из других регионов России, которое затем вывозится в Китай. Сюда же, по некоторым данным, попадает и часть золота, добытого копателями Вершино-Дарасунского.

Вершино-Дарасунский прошел похожий путь, как и другие поселения, которые вырастали на открытых месторождениях и масштабировались при Советском Союзе. Здесь был аэропорт, котельные и своя агрофирма, работал завод Минхимпрома СССР по выпуску белого мышьяка. Поселок и местность в округе были богаты рудой и россыпным золотом, которое добывали драгами на реке Дарасун. Одна из бывших машинисток рудника Татьяна Степанова рассказывала, что золото в Вершино-Дарасунском «кругом»: «Дождь большой пройдет — можете пойти и посмотреть, где с горы прибежало». Промышленная добыча в поселке все эти годы шла в основном подземным способом в шести шахтах и открытым на двух карьерах. С 1950-х в течение 20 лет рудник давал до 2,5–3 тонн золота в год. К середине 1970-х запасы по главным жилам отработали.

Через 10 лет в шахтах по всей стране стали распространяться акции протеста — первые волнения начались в Кузбассе и Донбассе с угольщиков и продолжались до 1991 года. Считается, что забастовки горняков могли послужить толчком к окончательному распаду СССР. Рабочим повышали планы, урезали зарплату и сокращали отпуска, прежнего уровня снабжения не было — по всей стране усиливался товарный дефицит. Шахтёры требовали отставки Михаила Горбачева, упразднения Совета народных депутатов, поддерживали Бориса Ельцина и ждали реформ.

Первая забастовка шахтеров в Вершино-Дарасунском прошла в забое как раз в начале 1990-х. В поселении вспоминают, как горнорабочим в то время платили зарплату банками майонеза, списанными рубашками и шнурками. Говорят, даже тогда они не трогали готовые золотосодержащие концентраты, которые «мешками лежали» около обогатительной фабрики, потому что надеялись на полноценную работу рудника. Но постепенно и некоторые горняки, и простые жители начали спускаться в шахты и штольни самостоятельно.

При советской власти существовала и даже поощрялась вольная добыча россыпного золота. Сдавали добытый металл в золотоприемные кассы. У приносителей были льготы, а до 1950-х за золото с ними расплачивались бонами — квитанциями, на которые можно было отовариваться в специализированных магазинах. Разрешение на добычу мог получить любой человек без судимости. За открытие месторождения — благодаря старателям нередко находили богатые россыпи — платили премию и позволяли им трудиться на участке до организации промышленной добычи государством. Вольный принос позволял экономить на геологоразведке и пополнять золотовалютный резерв.

Когда боны отменили, свободные золотодобытчики, несмотря на снижение цены за грамм, продолжали работать. Отдельные старатели хорошо зарабатывали — со временем это стало одной из причин запрета на вольный принос. К середине 1970-х артелям запретили принимать золото от вольноприносителей. Сдавать металл легально было больше некуда. Когда СССР распался и в регионах усилился голод, принос россыпного золота снова разрешили, но уже в 1996 году криминализировали, позволив добычу только юрлицам. В последние годы российские власти регулярно возвращаются к вопросу о легализации свободного приноса — с 2010 года эта тема обсуждалась на уровне двух президентов. И хотя в стране осталось множество заброшенных шахт и штолен, речи о легализации вольной подземной добычи никогда не шло как минимум потому, что старые выработки небезопасны.

Часть жителей до сих пор добывает, скупает и перепродает золото. Точное число нелегальных копателей в Вершино-Дарасунском неизвестно. Сами они избегают оценок. В старые шахты, штольни и шурфы проникали многие: бывшие шахтеры, учителя, врачи, представители власти и школьники. Трудятся под землей небольшими бригадами, сменяя друг друга, или парами — регулярно или от случая к случаю.

Никто не может сказать точно, когда незаконная добыча в Вершино-Дарасунском стала укореняться, образуя внутренний рынок, который позволяет сдавать золото скупщикам прямо в поселке. Кто-то считает, что уже с конца 1990-х — в тот период перестала работать обогатительная фабрика, а первый крупный собственник у рудника появился лишь в 2001 году. Другие называют переломным моментом пожар на шахте «Центральная» в 2006-м, в результате которого 25 человек погибли и 36 пострадали. Вложившийся в начале 2000-х в развитие месторождения «Руссдрагмет»* так и не смог оправиться после трагедии, и вскоре оно перешло группе «Южуралзолото». Ее владелец Константин Струков избавился от актива с большой скидкой спустя 10 лет, в 2017 году, признавшись Forbes, что не смог справиться с нелегальной добычей и криминалом.

— Выйдут — пропьют половину.

Сотрудник «Дарасунского рудника» держит миску, в которой блестит песок с примесями золота. Ищет емкость, в которую можно пересыпать его, чтобы передать полиции. Слушает оскорбления одного из копателей и увещевания другого. Попавшимся Максиму, Константину и Александру — чуть больше тридцати. Они просят оставить песок и забрать вместо него мешок размолотой породы.

— Давай я тебе целое ведро нагребу, полное. Почё она тебе? Ты прикинь, я щас приду домой — да тебя проклянут все, и мои дети, и моя жена, и сдохнешь ты [мат], — говорит сотруднику Саша. Он зол — в этой миске «неделя работы».

— Давай че-нить порешаем, а? Половину хотя бы? — пробует договориться Максим.

— Какая половина, я его заработал, [мат]. Половину… — Саша закипает и мечется.

— Смотри, я себе ничего не беру, — отвечает человек из рудника.

— Пересыплем, и всё, — упрашивает Максим, рассказывая, что у всех есть семьи.

У Александра трое детей, у самого Максима — двое. Пока представители собственника переговариваются и решают, куда ссыпать золото, выясняется судьба всех троих — у Саши была судимость за магазинную кражу, которую он совершил в 17 лет, у Кости — за уклонение от службы в армии, Максим — дипломированный горный инженер и бывший проходчик.

Пятая штольня — заброшенная. Друзья оборудовали здесь бендюгу — комнату с холодильником и лежанками. У них есть своя мельница и бутара, проведено электричество. Чаще всего нелегалы подключаются к общим сетям или сетям нынешнего владельца рудника Highland Gold**, из-за чего в поселке случаются перебои. Кто-то берет под землю электрогенераторы.

Бендюги тянутся по всей штольне, некоторые закрыты на замок. Вся выработка поделена между копателями. Чтобы спуститься в штольню, нужно пробраться через обваливающийся проход, который укрепляют балками, ползти через узкий тоннель, передвигаться через заполненные водой участки — у всех вольных добытчиков есть болотники, каски, перчатки и роба, которые можно купить в местном магазине «999». Сапоги с перчатками потом валяются по всему поселку.

Представителей собственника в штольне не ждали. В поселении считают, что она не относится к активу «Дарасунского рудника», но тоннель входит в горный отвод по действующей лицензии. Штольню не трогали, пока несанкционированные добытчики в новогодние праздники не взорвали запасной выход на шахте № 10. Не трогали — значит, не устраивали рейды, которые Highland Gold проводит регулярно. Если во время таких вылазок сотрудники рудника попадают на бригады копателей — их и изъятое золото передают правоохранительным органам, а служба безопасности заносит данные нарушителей в стоп-листы: они больше не смогут работать в активах компании в Вершино-Дарасунском и за его пределами.

Работникам рудника приходится не только проверять законсервированные шахты и выводить оттуда людей, но и доставать тела — копатели работают по всей системе шахт и штолен, которые сохранились, и погибают там. В октябре 2022-го с разницей в несколько дней погибли двое. Одного придавило горной породой, второй упал в недействующую шахту. В ноябре 2021 года 43-летний мужчина сорвался с высоты при спуске. Кто-то калечится — в 2018 году журналист федерального издания, признанного сегодня нежелательным, рассказывал о Жеке, который лишился левой руки в результате обвала породы, но не бросил добывать золото, перебравшись на поверхность.

Люди получали травмы и во время официальной работы в шахтах. В 2017 году старатель Григорий рассказывал, как оказался на развалинах мышьякового завода, где нелегалы моют золото: мужчина сломал ногу, не мог подняться 5 месяцев, восстановился, но не вернулся в рудник. По словам Григория, до пожара на «Центральной» в поселке жили хорошо, получали «нормальные зарплаты», а когда начались регулярные сокращения, люди стали работать на себя. В местном отделе полиции тогда же — 5 лет назад — говорили о мизерных зарплатах шахтеров, которые вынудили их уйти в тень.

Вокруг вершино-дарасунцев, которые в обход закона спускаются в старые шахты, за 20 лет сложился стереотипный образ «черного копателя»: якобы малообразованного мужчины, зарабатывающего на базовые потребности и машины, которые он впоследствии разбивает, пропивая выручку. Этот стереотип появился, когда доступ к золоту под землей получили все. Одна из местных общественниц вспоминает, как с началом вольной добычи бедные семьи и семьи алкоголиков смогли позволить себе дорогие машины.

— Всё началось постепенно: один пошел, второй пошел. У нас у мужичка одного даже «Хаммер» был, — говорит она. И объясняет, что у жителей нет другого пути: «Куда? Рудник закрывается, уже и выхода нет».

— Я себе ни грамма не беру, всё это уйдет в доход государства. Я не продаюсь и не покупаюсь. Если вы слышали обо мне, то знаете, что я ни с кем не договариваюсь. Мы [это] уже обозначили, — главный в команде рудника убеждает троицу перестать просить оставить им чашку с концентратом.

Саша не может прекратить кричать, Максим пытается «вымолить» посуду обратно. Костя старается не вмешиваться — потом он скажет, что был здесь впервые. Так говорят все, кого выявляют во время инспекций сотрудники рудника, но чаще всего это оказывается неправдой.

— Не агрессируйте. Сегодня не ваш день, называется. Ну, не повезло вам, — Александра стараются успокоить словами. От рудника в пятую штольню спустились шестеро человек. Они разделились, наткнувшись по дороге на еще одного копателя.

— Давайте, мужики, без обид. Я вам объясню, почему сейчас это происходит. Нам взорвали рабочий горизонт на 10-й шахте.

— Так ты иди туда и разбирайся, — говорит Саша.

Максим мягко пытается выяснить, что произошло на «десятке». Он мог пропустить новости, потому что сидел в штольне почти две недели, не выходя на поверхность. Перед заходом группы готовятся — закупают обувь, перчатки и еду на долгий период. На руднике рассказывают, что в магазинах они иногда берут продукты под запись и рассчитываются, когда заканчивается «вахта». По словам одного из местных жителей, ходившего в шахты в юности, сейчас покупают в долг в поселке в основном пенсионеры — те, кто намеренно спускается под землю, основательно отовариваются на деньги, добытые с прошлых спусков. Если участок хороший, мужчины могут жить в старых выработках неделями, периодически выбираясь наверх.

Максим испуган. У него приводов не было ни разу за все время нелегальной добычи золота. Он не знает, много ли металла в чашке, и говорит, что нужны «химка и фабрика».

Конечный продукт получают путем выщелачивания. Чаще всего в Вершино-Дарасунском это делают с помощью азотки (азотной кислоты). В 2017 году один из бывших жителей поселка рассказывал, как в 14 лет намыл вместе с другом 96 граммов золота. Они взяли в шахту тару и рюкзак, спустились на 70 метров. Внизу колотили руду — местные знают, какую нужно брать, чтобы не вылезти с пустыми булыжниками. Во дворе на самодельной мельнице с двигателем руду перемололи — круглые шарики измельчают ее в порошок, который потом промывают на бутаре или используют жёлоб с автомобильными ковриками. Максим называет это гравитационным способом, в поселке еще говорят «сидеть на баре».

Подростки заплатили, чтобы коврики им выложили правильно. Дальше сверху лилась вода с порошком и крупинки драгметалла оседали на резине. Потом они отожгли золото в оловянной тарелке, сложили в аптечный пузырек и отнесли приемщику. На месте со школьниками рассчитались наличными, по тому курсу (тогда в поселке принимали золото по 1,9 тысячи рублей за грамм) они получили 182,4 тысячи рублей. Скупщиков в поселке немного — бывший житель поселка рассказывал, что это четыре человека.

В Вершино-Дарасунском практически все знают, кто принимает золото, но подтверждать имена отказываются. Цена одного грамма в скупке зависит от курса Центробанка — обычно от него скидывают 600–700 рублей, но могут и больше. Это значит, что сейчас продать грамм здесь можно за 3–3,5 тысячи рублей. Некоторые копатели называют цену в 2,9 тысячи.

— Пойми наши семьи. Вот у тебя есть семья? Много детей? — не унимается в штольне Саша.

— Вы знаете, что это незаконно.

— А че мне делать?

— Устраиваться на работу.

У Александра нет образования. Практически всю жизнь мужчина нелегально трудился на выработках, но в молодости недолго успел поработать на руднике — ушел из-за низкой зарплаты. В населенных пунктах, где люди самостоятельно добывают золото, практически всегда отмечают рост благосостояния населения и снижение уровня бытовой преступности. Александр Мальцев, бывший замначальника полиции по Тунгокоченскому району (сейчас это округ), в 2017 году говорил, что он не стал от этого ниже, чем в других районах. В Вершино-Дарасунском тезис про спад преступности поддерживают и считают, что если люди перестанут ходить в шахты, то количество преступлений возрастет — особенно краж.

Когда емкость для пересыпания добытого копателями материала находят, Саша подбегает и кричит:

— Да пускай лучше это здесь валяется!

Он выбивает миску из рук представителя рудника и скрывается в комнате, где полчаса назад пил с друзьями чай.

— Ты зачем это сделал? — спрашивают его.

— Обидно потому что.

Готовые общаться с журналистами вершино-дарасунцы стараются не делать акцент на нелегальной добыче, когда речь заходит о проблемах поселка. Некоторые активисты считают, что вынужденно заняты такой деятельностью десятки из пяти тысяч человек. Многим кажется, что худшее ждет поселение впереди, когда новый собственник рудника — Highland Gold — затопит последние незаконсервированные шахты: частично восстановленную после пожара «Центральную» и «Юго-Западную», которая была единственной шахтой, где в последние годы велась добыча драгоценного металла. Работы в ней остановили летом 2022 года.

Когда «Юго-Западная» встала, на руднике попали под сокращение 137 сотрудников. Некоторые перевелись на Талатуйское месторождение — еще один актив нынешнего собственника. Талатуй — карьер в 12 километрах от поселка по дороге в сторону районного центра, Верх-Усуглей. В советские годы на его месте выбивали ствол одноименной шахты.

Highland Gold временно отказалась от подземной добычи, потому что не смогла подтвердить запасы, и сделала ставку на открытую разработку карьера. Несмотря на консервацию, в «Юго-Западной» продолжают появляться копатели. Они попадают туда через заброшенную штольню № 3 или законсервированную шахту № 14 — для работы в них нелегальные добытчики спускают дизельные электростанции или подключаются к электросетям Highland Gold. Попасть в нее можно и через другие штольни и шахты, которые есть в поселке, преодолев несколько километров под землей.

Главных шахт в поселке и его окрестностях шесть: «№ 10», «Центральная», «Слепая», «Восточная», «Юго-Западная» и «Теремки», которую затопили в 2014 году. В 1990-х рядом с «Восточной» начали выбивать новый ствол, но оставили его. Практически все шахты и штольни связаны между собой — под Вершино-Дарасунским тянутся 300 километров подземных выработок.

По словам сотрудников «Дарасунского рудника» и одного из бывших районных чиновников, когда «Центральная» и «Юго-Западная» принадлежали «Южуралзолоту», копатели платили штатным машинистам за спуск в клети, куда загружали и оборудование для «фабрик». Так они получали быстрый и более безопасный доступ к горизонтам. Если кто-то внизу травмировался, его было проще поднять на поверхность. Таким образом в нелегальную добычу золота были вовлечены и сотрудники рудника, которые не имели прямого отношения к работе внутри шахт.

Поддерживали незаконную добычу на «Юго-Западной», по рассказам местных жителей и вахтовиков, не только машинисты подъемных установок — совмещали основную работу на руднике с нелегальной деятельностью сами шахтеры: проходчики, электрослесари, мастера-взрывники и даже бригадиры. У некоторых опытных горняков были сколочены две бригады: одна, «белая», добывала золото для «Дарасунского рудника», а «черная» параллельно действовала на других горизонтах. Когда Highland Gold выкупила рудник, руководство компании и служба безопасности, как говорят местные, стали активно «щемить» копателей и выгонять их из шахт, относящихся к активу.

Сергей Щеглов, директор по взаимодействию с госорганами Highland Gold, рассказывал, что копатели отрабатывали вышележащие горизонты в «Юго-Западной». Основные оставшиеся запасы Дарасунского месторождения находятся на нижних горизонтах на удалении от действующих горных выработок. «Юго-Западная» — самая глубокая в системе дарасунских шахт. Ее протяженность — более 800 метров, самые нижние горизонты давно затоплены. Старатели добывали и продолжают добывать золото на уже отработанных участках, уничтожая охранные целики, к которым, по словам Щеглова, «есть относительно легкий доступ». Такие целики — нетронутые залежи пласта — оставляют в шахтах для того, чтобы избежать обрушения горных пород.

После рейдов Highland Gold бендюги оставили. Один из местных жителей объяснял, что инспектирование вряд ли стало причиной, по которой копатели не вернулись — места с высоким содержанием золотоносной руды, по его словам, не бросают ни при каких обстоятельствах, пока не отработают ее. Они находились в «Юго-Западной» летом и осенью, когда шахту уже закрыли. Это можно проверить по срокам годности продуктов или пустых коробок. Золотодобытчики были почти на всех верхних горизонтах. Следы пребывания есть на 207, 307 и 357-м. Но теперь большинство бендюг на верхних горизонтах покрыты плесенью. По пути к ним местами встречается вода, она может доходить до уровня выше колен и груди. По таким участкам копатели переправлялись на надувных лодках, использовали болотники или забродники. На одном из горизонтов так и осталась лежать чья-то лодка.

Проход по уровням «Юго-Западной» опасен — шахте десятки лет. До нижнего 817-го горизонта добрались еще при СССР, в 1974 году. Внутри выработки встречаются провалы. Копатели, найдя остатки жил, могли идти в нарушение правил горных работ. В Highland Gold постепенно выясняли, что среди управлявших «черными» бригадами были даже лучшие сотрудники «Дарасунского рудника», которые получали высокие зарплаты за выполнение планов, имели большой опыт и понимали опасность работы с целиками или восстающими старых шахт.

Работники делились на поверхности информацией о том, в каком направлении компания ведет разведку, какую разрабатывает жилу, насколько она богата. Некоторых вершино-дарасунцев ловили на краже взрывчатки. Не все штатные сотрудники участвовали в нелегальной деятельности, но знали о происходящем в шахтах многие. Параллельно бригады шли по тем данным, которые получили от старшего поколения — родителей и родственников, работавших на руднике в советские годы. При разных собственниках они регулярно использовали инфраструктуру рудника незаконно по меньшей мере последние 17 лет. Периодически нарушители спускались и на нижние горизонты шахты, откуда на клети поднимались до верхних, чтобы размолоть руду. Был случай, когда оборудованную бендюгу выставляли на продажу — жилище в «Юго-Западной» можно было купить за 200–250 тысяч рублей.

Бывший сенатор от Забайкалья и экс-спикер регионального Заксобрания Степан Жиряков возглавлял читинское представительство «Руссдрагмета» в 2000-х. Он занимался проблемой нелегальной золотодобычи и поддерживал законопроект о легализации вольного приноса в 2016 году. По словам Жирякова, для многих местных жителей месторождение при руднике — это Клондайк:

— [Там] есть возможность практически безнаказанно хищнически добывать золото, то есть фактически воровать его при работающих в шахте вентиляции и водоотливе, бесплатно пользоваться электроэнергией и даже где-то сжатым воздухом. При хороших знакомых среди машинистов подъема и клетьевой, пользоваться [и ими]. И, как говорится, «тырить» всё, что плохо лежит. Они наносят ущерб руднику, снижают, искажают данные о запасах и содержанию, которые указаны в материалах геологоразведочных работ.

В шахтах, как и пятой штольне, все места поделены между копателями. По словам местных жителей, конфликтов между ними не бывает. Одно из последних громких дел произошло 8 лет назад. Троих золотодобытчиков Владимира Иванова, Владимира Коновалова и Виктора Пляскина осудили за убийство, покушение на убийство и пособничество в убийстве односельчанина. В бригаде не смогли поделить между собой прибыль. Владимир Иванов дал двум друзьям свое оружие и машину. Вечером 7 августа 2015 года они подъехали к дому, возле которого встретились с другими копателями. Первый потерпевший успел скрыться, второго Виктор Пляскин убил.

Иногда копатели могут напрасно проводить в штольнях и шахтах десятки дней. Из-за этой нестабильности некоторые совмещают официальную работу и нелегальную добычу. Люди привязаны к золоту: по поселку и за его пределами ходят байки о тех, кто поднимал за одну «вахту» по несколько миллионов рублей.

Жители поселка утверждают, что под землей остались неотработанные жилы — в советское время так и не подобрались к «Мать и мачехе», а собственники, включая Highland Gold, не смогли отработать «Улыбку» и «Удачную». Всего, по рассказам, под поселком есть еще 10–15 жил, но открытых данных, подтверждающих это, нет. Последние данные разведки были получены в 1976 году. По этой информации, под Вершино-Дарасунским находятся почти 62 тонны золота. Добыча шла, практически не останавливаясь, все 46 лет. Часть этого золота добыли и копатели. И, хотя местные жители считают, что это небольшой процент, достоверно оценить масштабы незаконной добычи сложно.

В Highland Gold допускают, что никто из прежних собственников не проводил доразведку, которая обычно требует больших затрат, — по этой причине в Минприроды продолжают опираться на старые данные. По информации новых владельцев, запасы золота на участках, где велись работы, как минимум вполовину меньше заявленных, а большая часть золотоносной руды труднодоступна — работы нужно вести на нижних горизонтах, которые на «Юго-Западной» были затоплены еще в 2000-х. Наличие 10–15 жил в компании не комментируют — этих данных у них просто нет. Они подтверждают слова жителей, что в шахтах «Дарасунского месторождения» есть видимое золото, но все легкодоступные жилы отработали еще при Советском Союзе. Одна из них называлась «Главная». С нее началась промышленная добыча золота в 1921 году.

Не у всех есть доступ к хорошим местам и возможность купить мельницу или сделать бутару. Кто-то моет песок — недалеко от пожарной части прямо в центре поселка стоят старательские лотки, другие работают на притоках Жарчи и Дарасуна. Но большая часть россыпей находится в Тунгокоченском округе, и, по словам экс-сенатора Степана Жирякова, залицензированы артелями.

Татьяна Степанова — пенсионер, на руднике она перестала работать еще в конце 1990-х. Сейчас она владеет небольшим магазином и занимается активизмом. Женщина восстанавливала в поселке мемориал «Великая Победа», переживает за судьбу поселения и поддерживает тех, кто борется против затопления шахт. Она настаивает, что ущерб от деятельности добытчиков небольшой, и люди ходят в штольни и шахты ради 10–15 граммов ежемесячно (около 35–50 тысяч рублей по курсу скупщиков), чтобы прокормить семью.

По неофициальным данным 2017 года, незаконным приносом тогда занималась половина работоспособного населения Вершино-Дарасунского — более 1 тысячи человек. За 5 лет рабочих мест в поселении стало меньше. Некоторые из местных жителей начали работать вахтой или уехали, но основной костяк копателей остался в поселке и продолжает добывать и скупать золото. Даже когда «Юго-Западная» еще функционировала, часть шахтеров искала драгметалл, практически не отдыхая — в период межвахты они возвращались под землю.

Один из бывших копателей, вспоминая о жизни в поселке, говорил, что процесс добычи драгметалла затягивает:

— Золотая лихорадка — она действительно есть. Когда ты начинаешь мыть, то дальше себе не подчиняешься. Ты не можешь остановиться: надо больше забрать, вынести. Наверху трое-четверо суток можешь возиться, и вообще неважно, что вокруг тебя происходит. Такой у золота эффект.

Максим из пятой штольни объяснял, что человеку, не связанному с добычей, сложно будет понять, почему он продолжает спускаться вниз. По его словам, в этом есть своя романтика.

Внутри штольни золотодобытчики оставляют конфеты и сигареты Дедушке — в память о погибшем при пожаре на «Центральной» шахтере с позывными Дед и Седой. Подношения для него оставляют и на удачу, чтобы найти золото и обойтись без травм. По горизонтам «Юго-Западной» тоже лежат сладости. В темноте их выхватывает свет фонарей от касок.

— Мы могли бы прийти и убрать их жилище, но это опасно. Их много. Нас — ну пять-шесть придет, а их человек пятнадцать-двадцать. У нас нет ресурсов на то, чтобы всё проверять. Мы выгоняем [копателей] с рабочих горизонтов, — разбросанный Сашей концентрат сотрудники «Дарасунского рудника» собирают, чтобы было, что отдать полиции — «пусть хоть один грамм».

— Чашку увидел, [мат], схватил ее, [мат] она тебе нужна? Мне еще, что ли, привод один нужен?

Саша постепенно успокаивается. Один из работников рудника смотрит в полный мешок размолотой в муку породы, который стоял у бутары:

— Че, тоже заберешь? — интересуется Максим.

— Не, интересно посмотреть.

— И че, до суда это всё дойдет, эта чашка-то или че?

— Оформят по 20.17 (административная статья за нарушение пропускного режима охраняемого объекта), до 3 тысячи штрафа каждому. А вот если это все пойдет в суд, вам там кратно навешают — тысяч по 20–30. Я не знаю, я по опыту говорю, [какую сумму штрафа] назначает суд.

— А че, от количества в чаше не будет зависеть?

— Будет.

— И где вот нам теперь по этой двадцатке брать? Это нам еще полмесяца жить.

— Ты меня в чем пытаешься убедить? Был ценник на всё, и всё (это отсылка к схеме, якобы работавшей на «Южуралзолото», когда копатели платили за спуск в шахты) — я так не делаю. Если бы я крышевал [вас], у меня бы уже дом в три этажа в Москве был. Я же этого не делаю. Стараюсь жить честно.

— Ну так мы тоже честно живем, не воруем. То, что в недрах — это народу принадлежит, — Саша окончательно переходит с матерного на русский. Он говорит, что не делает ничего плохого — не обкрадывает бабушек, а берет свое.

— То, что в недрах — это государству принадлежит, — отвечает человек из рудника.

— А государство — это народ. Или кто? Чиновники вышестоящие?

За грамм, который представители Highland Gold насобирали в штольне, Саше, Максиму и Косте не грозит уголовное преследование. Сотрудники рудника вспоминают, как часто при обнаружении копателей слышали от них фразы о том, что заплатить штраф — не проблема. Саша и его товарищи штрафа опасаются и потому пытаются «на берегу» уточнить его сумму.

Нелегальная добыча драгоценных металлов в России не считается уголовным преступлением. Формально она попадает под действие 171-й статьи о незаконном предпринимательстве, потому что ведется без лицензии и регистрации в качестве ИП или юрлица. Но правоохранительные органы не применяют ее санкции к золотодобытчикам. В нынешнем правовом поле вольный принос и незаконный сбыт являются административным правонарушением (статья 15.44), которое влечет за собой штраф. Законодательство не предусматривает и санкций за безлицензионное пользование недрами.

В Уголовном кодексе есть 191-я статья за незаконный оборот драгоценных металлов в крупном размере — от 2,2 миллиона рублей, или организованный группой лиц по предварительному сговору. Сумма в 2,2 миллиона — примерная цена полкило золота на черном рынке. Такие объемы могут хранить местные скупщики, которые теоретически попадают под действие этой статьи. По данным краевого УМВД такие дела в Вершино-Дарасунском за последние четыре года возбуждали три раза.

Бывший глава Балейского района Сергей Гальченко несколько лет пытался бороться с нелегальным старательством. Чиновник считает, что вопрос легализации вольного приноса россыпного золота и ужесточения наказания за такую добычу может не решаться из-за лобби, которое существует в том числе и в правоохранительных органах, контролирует черный рынок в стране и зарабатывает на нем. Бывший сенатор от региона Степан Жиряков несколько лет назад тоже высказывал такое предположение.

Максим спокойный и рассудительный, но ему жалко отдавать золото. Он часто спрашивает, есть ли у сотрудников рудника дети. Сначала, чтобы надавить на жалость и сохранить добытый концентрат. Потом — чтобы объяснить, почему ему не подходит вахтовый метод работы. Мужчины, которые спустились в шахту от рудника, — вахтовики. Они объясняют старателям, что оставляют семьи на 45 дней, иногда — на больший срок. «Так все работают». Но в пятой штольне это не аргумент.

— Их отпусти, — Максим собирает вещи, надевает каску и просит не выводить из «пятерки» Александра и Костю. В итоге все договариваются выйти на поверхность и начинают цепочкой выбираться из выработки. С другого конца, шурша по воде, выходит мужчина в забродниках и кричит:

— Здорово, мужики, вы чьи будете?

Максим качает ему головой, чтобы тот уходил.

— Кто это? — спрашивают представители рудника.

— Да я откуда знаю.

Копатель быстро возвращается в темноту. Ребята улыбаются. Это не первый встречный старатель — будет еще один, который тоже быстро скроется в лабиринте штольни.

Из «пятерки» стараются выходить без разговоров. Проход сложный, местами приходится карабкаться, пригибаться и ползти. Наверху всех ждут чоповцы. Там Максим, Костя и Александр понимают, что они не единственные, кто попался. Вместе с ними сдаваться полиции поедет Андрей.

После выхода наверх копатели часто оставляют прямо у входа грязную обувь, каски и одежду. Под снегом можно разглядеть даже штаны. Но форма Максима залатана, и сам он не выглядит хорошо экипированным. Когда парень встретился под землей с представителями рудника, то выглядел несчастным словно Бэмби, столкнувшийся с охотниками. Инспектирующие выработки говорят, что редкие копатели при обнаружении ведут себя иначе.

Максим работал на руднике в 2012 и 2014 годах и даже успел потрудиться на Highland Gold: ушел, когда на карту упало 27 тысяч. До этого он получал по 120 тысяч рублей. Зарплата зависела от выполнения плана, и были бригады, в которых получали по 250 тысяч. Максим считает, что ему накидывали невыполнимый план, но разбираться в рудник не ходил.

— Психанул, уволился, с ребенком надо было водиться.

У одного из сыновей Максима был день рождения накануне его встречи с представителями рудника в штольне, но добытое золото они не сдавали. В руднике считают, что ребята ждали повышения курса (после резкого спада в октябре 2022 года до 2,9 тысячи за грамм он растет и сейчас составляет больше 4,3 тысячи рублей). Под землей мужчина регулярно работает почти 2 года (местами утверждает, что год), и говорит, что заработок выходит небольшой. На заход его бригада тратит обычно 15 тысяч рублей. По словам Максима, вся бригада — это трое друзей, больше никто с ними бендюгу не делит. Работать вахтой никто из троицы не хочет, чтобы не расставаться надолго с семьей и детьми. Учиться и устраиваться на Талатуйское месторождение, чтобы оставаться в поселке, — тоже.

Максим при разговоре с сотрудниками рудника признаётся, что не заработал себе на машину или квартиру в отличие от друзей. Сдают добытое золото мужчины в поселке — раньше возили в Шилку, пока скупщик не умер. Почему они ездили именно в Шилку, старатель объяснить не может. На вопрос о том, забирал ли он металл дороже, чем местные, отвечает:

— Да чёрт его знает. Ну так.

Максим переживает или делает вид, что переживает о будущем, — это сложно понять. Копатели юлят и уходят от прямых вопросов. Они не хотят подставлять себя и своих знакомых, и в целом раскрывать какие-то подробности своего быта. В Вершино-Дарасунском общинность строится во многом на черной добыче — даже те, кто не занимается ею, не хотят рассказывать ничего, несмотря на то, что о факте нелегального приносительства знают все. Но Максим всё же спрашивает:

— То есть всё, будущее закрыто, да? Даже взять ту же Чукотку, да?

На Чукотке у Highland Gold есть несколько активов, один из них — золото-серебряное месторождение «Кекура».

По рассказам добытчика, из поселка на заработки ездят немало местных, кто-то отправился на спецоперацию. Он думает, что компания могла продолжить восстанавливать ствол горевшей «Центральной», и знает, как много было золотоносных мест. На вопрос про 10–15 жил, о которых упоминали его односельчане, Максим отвечает, что знает «Удачную» и приводит в пример 430-й горизонт «Центральной» — по его словам, проходка там «не пройдена — не дойдена». На «Дарасунском руднике», помимо Максима, работали и его родственники. На горевшей шахте когда-то трудился отец копателя — до пожара в проходке, потом стал мастером и успел заработать пенсию, оформил регресс (надбавку за вред здоровью).

Как семья относится к его занятию, мужчина сказать не может. Отвечая на вопрос о том, что он будет делать, когда шахты затопят, Максим впервые, кажется, искренен. Он удивляется и, как ребенок, говорит:

— Их все-таки затопят?

Попавшийся по дороге к Максиму, Саше и Косте старатель — это Андрей. Он живет в Чите, занимается перекупом машин и содержит жену с двухлетним сыном. В Вершино-Дарасунском у старателя живет мама, она — учитель. Когда Андрей встретился с сотрудниками рудника, он волновался, много курил прямо в штольне и не хотел показывать, выносит ли из шахты концентрат.

Позже в руднике мужчина рассказывает, что он сердечник с двумя образованиями: юриста и инженера-обогатителя, почти оконченного. В родной поселок приехал, чтобы заработать на учебу и жизнь — автомобильный бизнес из-за санкций пострадал. Летать ему нельзя — это причина, по которой он не устраивается работать вахтой. По словам Андрея, он всё время ходит с валидолом. Когда-то парень работал торговым представителем и при строительстве фабрики на чукотской «Кекуре».

Старатель хочет работать по специальности, как и Максим, но никуда не устраивается. Нелегально он работает год, ходит якобы один и ночует в бендюгах, куда его пускают, потому что он свой — местный.

— Захожу по-разному — на 5–7 дней, работаю на станции [генераторе], ношу [бензин] канистрами. У меня сессия 15-го. По расчетам, 15, может быть, граммов [набрал]. Я думал заскочу, маленько поработаю — вот поработал… Сейчас, когда шахта закрылась, надо семьи кормить — все куда-то идут, лезут. Каждый по-разному зарабатывает. У меня ни перфоратора, ничего нет. Я просто как бы приехал с голыми руками, и отрабатываю вторяки: по воде, по коврам прогоняешь — собираешь.

В семье Андрея никто не работал на руднике. Папа умер. А мама, по словам старателя, относится «вообще негативно» к его подработке.

— Потому что постоянно переживает.

— А вы переживаете?

— За что?

— За себя.

— Да переживаешь не то что за себя, переживаешь за свою семью, если что, не дай бог, случится, как бы… Думаешь, что с семьей будет.

У Андрея прямо в штольне нашли золотосодержащий материал. По его словам, и добыл, и вынес он его в одиночку, как и таскал на себе канистры с бензином для работы электрогенератора. Если это правда, то Андрей довольно редкий случай. Чаще всего копатели возраста Андрея — ему чуть больше 30 лет — объединяются в бригады по несколько человек, они работают сменами и разделяют обязанности. Чтобы вынести золото, старатели отправляют одного человека на разведку. Когда разведчик не возвращается спустя время, это значит, что в шахте рейд, и остальные уходят туда, куда проверяющие выработки не добираются. Если проход чистый и на поверхности никого нет, следом идет другой копатель — уже с концентратом.

Добыть золото — тяжелый труд, который требует вложений и помощи. Андрей, по его словам, со всем справляется сам и получает на выходе небольшие деньги. Сдает металл он обычно в поселке. Говорит, что не знает, за сколько принимают сейчас, — предполагает, что за 2,6 тысячи рублей. Если бы он продал 15 граммов, на которые рассчитывал, то получил бы по озвученному им курсу 39 тысяч.

— Предложите работу обогатителя, с удовольствием пойду работать, — обращается Андрей к представителю рудника и рассуждает, что на «Кекуре» — нормально.

— [У нас] уже вряд ли.

По словам Андрея, он искал золото только в «пятерке». Начал в 33 года. Как и между кем всё поделено, он не знает и советует спросить кого-то, кто более знаком «с этим».

— Вас могут куда-то не пустить?

— Да.

— А угрожать?

— Да нет такого-то, че. Есть такое негласное правило — под землей разборок нет. Если какие-то вопросы, то на поверхность выходите — разбирайтесь там.

Перед тем, как передать полиции копателей, вышедших из «пятёрки», их отвезли в административно-бытовой комплекс (АБК) «Дарасунского рудника». В офис Андрей отправился вместе со всеми старателями добровольно — мужчин довезли до здания, чтобы проверить по базе, не являются ли они действующими сотрудниками предприятия. Все были согласны — во многом потому, что хотели договориться.

Андрей мог отказаться ехать и имел на это право — тогда его сразу бы передали полиции прямо у пятой штольни. В здании АБК ему предложили поговорить со мной. Мужчина надеялся, что за согласие ответить на вопросы его не станут передавать полицейским, но этого не случилось. Тогда Андрей подал заявление в правоохранительные органы, обвинив представителей компании в незаконном удержании, фотосъемке и краже денег. Финансовую претензию он позже отозвал.

В поселке защищают друг друга, когда речь заходит о нелегальной добыче золота. Она выгодна не только копателям, скупщикам и их семьям, но и местным предпринимателям: пока копают — покупают. Жители знают, что среди активистов, которые борются против затопления шахт, есть те, кто регулярно ходит за золотом в копи. И что туда спускаются школьники. Андрей говорил, что ни разу не видел в штольне учеников, но слышал, что они тоже промышляют и, «скорее всего, это так», потому что в Вершино-Дарасунском живут «отчаянные» люди.

В 2017 году мы приезжали сюда с коллегой, чтобы сделать репортаж о ситуации с компанией «Южуралзолото», и на развалинах мышьяковой фабрики видели, как из-под земли к концу выходного дня выбирались женщины и дети. Там же мы встретили Григория, который ломал ногу, и Сергея, его молодого товарища. Старатели тогда рассуждали, что заброшенные шахты вряд ли затопят, так как они связаны между собой. Рассказывали, как работают и по какой цене сдают золото. В разговоре тогда они занизили стоимость на скупке в два раза. Мало кто из добытчиков и сейчас, и в то время мог прямо сказать, сколько им удается зарабатывать. Сергей и Григорий говорили: «Попадешь на жилу, считай, богач, нет — так тонны песка перемыть придется».

Так же говорил Сергей Химич — шахтер, который спас товарищей при пожаре на «Центральной» в 2006 году и стал героем. О подвиге горняка рассказывали по центральному телевидению. Он самостоятельно смог выбраться из горящей шахты, но вернулся в нее обратно, чтобы помочь спасателям вывести своих коллег. Из-за проблем на руднике Сергей тоже искал золото. Он рассказывал об этом московскому журналисту в апреле 2018 года. Свой опыт работы в качестве копателя шахтер описывал так: «Сегодня густо, завтра пусто. Там как повезет. Есть единицы, которые поднялись. В основном хватает на житье. И труд это большой и трудоемкий — найти, отковырять, измолоть. И всё вручную — самому камни измельчить в муку, чтобы какое-то содержание золота найти».

О том, что в шахтах не заработать большие деньги, говорят многие — но регулярно продолжают туда спускаться. Смерти односельчан редко убеждают кого-то прекратить добывать золото. Химич перестал ходить как раз из-за опасности заброшенных и законсервированных выработок. В «Юго-Западной» среди мусора можно найти бутылки из-под алкоголя, старатели употребляют его и внизу. Один из работников рудника рассказывал, как однажды мужчина погиб, работая пьяным.

Несмотря на то что Химич называл поднявшимися на золоте единицы, в поселке нередко для небогатого населенного пункта встречаются дорогие машины. Нашедшие хорошую жилу копатели вкладываются в недвижимость и автомобили, оплачивают детям учебу в Чите, Новосибирске и других городах страны, но редко легализуются до уровня индивидуальных предпринимателей или юрлиц. Один из бывших жителей поселка объяснял нам, что у вершино-дарасунцев такая ментальность: они привыкли к доступности золота и практически не делают запасов.

Еще один старатель из пятой штольни Костя занимался частным извозом и 10 лет назад работал водителем вилочного погрузчика на руднике. По его словам, в штольне он работает неделю и оказался там впервые.

— Знаешь, я скоро вилку достану лапшу снимать, — отвечает ему на рассказы о первом разе сотрудник рудника. Он говорит, что старатели регулярно жалуются на жизнь, манипулируют голодающими детьми, при этом не скидывая добытое золото сразу, обвиняют в своем положении государство и собственников месторождения.

С предприятия Костя уволился, потому что получал маленькую зарплату — по договору в 2010-х она составляла 11 тысяч. Позже там ввели коэффициент трудового участия, из-за чего он стал получать по 6–7 тысяч рублей. Мужчина уволился, стал калымить.

Костя закрытый. Он небольшого роста и кажется довольно хрупким. На утверждения о том, что золото принадлежит государству, он произносит:

— Если народу ничего принадлежать не будет, народ вообще-то погибнет.

Когда его спрашивают, где он скидывает золото, Костя отвечает, что в поселке.

— Кому, если не секрет?

— Секрет.

Так выясняется, что первый раз — достаточно размытое понятие.

Друг Кости Саша — самый опытный из тройки. Он полжизни незаконно провел под землей.

— На «четырке» (шахте № 14) начинал, на «Центральную» пешком ходил — 430, 330-й [горизонты]. При «Урюмкане» на рабочие ходили (компании «Урюмкан» рудник продал Константин Струков, владелец «Южуралзолота», а затем он перешел Highland Gold). По максимуму выходило за 10 дней 200–300 граммов на 5–6 человек. Больше при мне не было. <…> Накопили-то, у нас ничего и нет. Это кажется. Много кому кажется — килограммы…

За годы добычи Александр заработал на дом и поменял три машины. Последняя — «старенький «Лексус» 330-й» (Lexus RX330) 2004 года. Сейчас такая машина стоит на вторичном рынке от 800 тысяч рублей до 1,1 миллиона и выше.

— Всё — детям. Машины — в последнюю очередь, — говорит он.

* ОАО «Руссдрагмет» было управляющей компанией британского холдинга Highland Gold Mining Ltd., доля в которой принадлежала Роману Абрамовичу. В 2007 году «Дарасунский рудник» продали «Южуралзолото» (АО «ЮГК»). После месторождение перешло компании «Урюмкан».

** Highland Gold вернулся в Вершино-Дарасунский, но уже с другим бенефициаром — в 2020 году Роман Абрамович и его партнеры продали свою долю инвестору Владиславу Свиблову. Для того чтобы текст было проще воспринимать и читатели не путались, мы не упоминаем, что «Руссдрагмет» когда-то был представителем Highland Gold Mining Ltd.