«Там, где Онон впадает в Шилку». Дмитрий Ревякин дал большое интервью о том, что общество расщеплено и мир рушится, но счастье — возможно

Дмитрий Ревякин приезжает в Забайкалье регулярно — в прошлом году он был в Первомайском, где провел детство, и был на Забайкальском кинофестивале. В этом мае он приехал на фестиваль культурного наследия «Даурия», организаторы которого поддержку Ревякина ощущают и ценят. Для жителей края основатель группы «Калинов мост», выросший здесь — родной человек. И то, что он говорит и думает, воспринимается близко к сердцу. А он говорит, что всему миру конец.

Но потом будет хорошо.

— К сожалению, я только сегодня смог посмотреть, увидеть, но разговаривал со Старостиным Сергеем (заведующим сектором актуализации традиционной народной культуры дома народного творчество имени Поленова. — Прим. ред.), он говорит — [прошло] колоссально. Конкурс будет только набирать обороты и качество будет всё лучше и лучше. Я в прошлом году отсмотрел целиком, это уже было колоссально. Думаю, сейчас не хуже.

— Вы свою роль как ощущаете в этом фестивале?

— Не знаю, наверное, никакой роли у меня нет. Я как бы сам по себе, да и все. Отлично, что приглашают — всегда рад побывать дома, на родине. Вот в этом, наверное, роль моя и заключается, если не считать концерт.

— Чувствуете, что с началом спецоперации усилилось общее желание, во всяком случае у власти, в министерствах, продвигать русскую культуру?

— Нет. Нет. Нет. Включите телевизор, где там русская культура? Я по своей наивности... Наверное, у меня остались последние отголоски моей наивности юношеской. Я думал, что-то изменится — ничего не изменилось.

— Как на вас отразилась спецоперация? Сказалась на творчестве?

— Я что хотел, в принципе, уже спел, ещё раньше. И как-то не хочется реагировать на происходящее, то есть уже на воплощение того, о чём я пел.

— На Донбасс собираетесь возвращаться ещё или нет?

— Если позовут, конечно. Что могу, то есть, что мы можем делать группой, мы мы делаем. Понятно, что я со своим народом, со своими ребятами, которых туда призвали из Забайкалья, Сибири, с Урала. Конечно, я с ними, но я не с властью. Это просто неизбежно, что мы в такой ситуации.

— Можно ли сейчас написать такую военную песню, которая, как раньше, объединила бы всех?

— Нет. Общество атомарное, оно расщеплено. Каждый за себя. Написать песню, которая бы тронула все слои общества, все страты — это нереально. Поэтому и нет ничего. Если взять наш сегодняшний кинематограф или эстраду — это всё одноразовое, зацепиться не за что. Это всё экономика. Если она находится в частных руках, которым нужны только их частные руки, и на народ они плевали и срали, то происходит то, что происходит.

— Как тогда сейчас воспитывать детей, чтобы они хотели изучать, развивать и продвигать свою культуру?

— Ничего не бывает отдельного друг от друга. Если заниматься культурой в нынешних разбойных, хищнических реалиях, всё равно ничего не получится. Давление масс-медиа и интернета всё равно своё возьмёт. Хорошо, что дети занимаются в кружках — это отлично, но в принципе, надо менять социально-экономическую формацию. То есть, типа [устроить] революцию, да. Если есть такая потребность, и есть озабоченность и желание властей [подобные фестивали] проводить, то это прекрасно. Но я повторяю, это не решит вопросы всё равно.

— Есть ли шанс у людей измениться?

— Мы просто обречены на это. Это всё равно случится рано или поздно. Я надеюсь, что — ну, я не доживу, — но мой сын точно доживёт. И вы тоже. Могу вас порадовать, что вы будете жить счастливом обществе, где все друг за друга.

— Есть мнение, что Забайкалье довольно удачно далеко находится от военных конфликтов и федерального центра. На таком удалении хотя бы есть шанс сохранить свою самобытность? Или до нас ровно также дошла тенденция, о которой вы говорите?

— Тенденция общая. Но такие фестивали, которые сейчас продолжаются — это, конечно, огромное подспорье.

— Как вы относитесь к современному прочтению народного творчества? В Читу вместе с вами приехала Тина Кузнецова (Zventa Sventana) — у неё совершенно другой звук, какие-то другие вообще вибрации, но при этом тексты все народные. Ложится ли это на ваш слух?

— Я, всё-таки, формировался советской эстрадой и застольными песнями. И у меня своё представление, как может та или иная песня звучать. Но когда молодёжь делает это — время же не стоит на месте, то есть меняются ритмы, всё меняется. Поэтому слава богу, что за основу они берут народное творчество и обрабатывают его, как считают нужным, как им подсказывает их культура, скажем, и влияние, которое они испытывают на себе.

— Поездки сюда не стали для вас дежурными — вы успеваете как-то тут наполниться?

— Успеваю, конечно, да. С этим проблем нет.

— В Первомайском вас очень любят — каждый, кто знал вас в юности, стремится рассказать, как вас учил или с вами учился. Каким вы запомнили посёлок?

— Это же было райское место на Земле. Во времена развитого социализма — мне посчастливилось расти именно в то время, когда детьми занимались, когда была масса секций спортивных, музыкальная школа, конкурсы самодеятельности, преподаватели прекрасные. И вообще культурный слой был очень мощный, потому что весь инженерный и преподавательский состав — это были выходцы разных уголков СССР. Было здорово. На улице мы тянулись за старшими ребятами, походы, игры, гитары — всё это там было. Райское место... Я не знал в то время, что такое уголовный мир — об этом вообще никто не говорил никогда. А потом всё это накрылось неожиданно. Для меня это была серьёзная травма.

— Давно были там?

— Был в том году.

— Что для вас значит — быть забайкальцем?

— Интернационалистом надо быть. В высоком понимании этого слова. Потому что Забайкалье — это плавильный котёл, кого здесь только нет. Жить, существовать с другими религиями, с другими нациями — это умение, которому [здесь] надо учиться. Забайкальский край — это уникальное место. Здесь есть все: от пустыни до тайги. Солнце, конечно. Это такой мощный край и мне посчастливилось видеть много крутых настоящих мужчин, девчонок, парней. Людей.

— Вы когда-то говорили, что можете позволить себе изменить текст песни — речь шла про «Родную», где вы одно время пели фразу «инок да шаман» как «инок не шаман» (тогда певец переживал мессианский период и предпочитал православие буддизму, писали в «МК». — Прим. ред.).

— Я давно уже вернулся к тому, [первому] варианту, потому что понял, что я всё-таки представляю Сибирь и Забайкалье, и шаман да инок — тут органично. То есть, ничто ничему не противоречит.

— Вы счастливы сейчас, учитывая весь этот контекст со спецоперацией, расщеплением и атомарностью народа? Или, может быть, вне этого контекста — вам хорошо?

— Нет, ну, счастье — это же соучастие. То есть это жизнь. Какая она есть — такая есть, и это есть счастье. Не бывает, что, если у тебя миллион, ты счастливый. Это про другое.

— То есть, при том, как сейчас всё обстоит, счастливым всё-таки можно быть? Или наша задача не в этом, а в том, чтобы собраться и что-то изменить, устроить революцию?

— Да вот не обязательно устраивать кровавую революцию. Как угодно это может произойти, но оно произойдёт, потому что иначе нам конец, просто всему миру конец — не только нам. Но уже видно, что происходит. Я-то человек не унывающий, поэтому и счастливый. Вижу, что происходит вокруг, но это меня не вгоняет в депрессию.

— Здорово, потому что очень многих людей вгоняет.

— Это ощущается. Антидепрессанты сейчас не купить. Просто какая-то повальная болезнь. Ну конечно, тут такие страхи. А почему страхи? Потому что будущего нет. [Такого] будущего, как было при социализме. Я жил до 1991 года в СССР, это мне было, допустим, 27 лет. Я прожил в счастливом обществе — понятно, что это уже было загнивающее общество, там это всё уже рушилось. Видно было, что это разрушится, и мы тогда с радостью приняли все эти якобы изменения, но прошло время, и стало понятно, что американские струны, джинсы и жвачка счастья не принесли, когда вокруг такие беда и горе.

— У вас есть любимое место в Забайкалье? Прямо одно любимое — чтобы туда приехать и чувствовать себя счастливым?

— Это, наверное, там, где Онон впадает в Шилку. Там вообще мега-счастье.

Интервью взято при участии Светланы Шашловой.