Памятник сгорел — застройщик глаз положил? Развенчиваем стереотипы и отвечаем на вопросы об охране наследия Забайкалья

Исторические дома в Забайкалье, как и в любом регионе страны, не только горят и годами ждут реставрации, но и празднуют счастливое возрождение. Как устроена служба по их защите, много ли в крае уникальных памятников, что будет со сгоревшими «деревяшками» и где можно взять деньги на все ремонты и реставрации, рассказал и. о. руководителя Государственной службы по охране объектов культурного наследия региона Владимир Нестеренко.

— 2025-й в Забайкалье объявлен Годом объектов культурного наследия. Что это даст региону?

— Объявление такого года — это прежде всего посыл общественности о том, что необходимо начинать решать проблему в сфере объектов культурного наследия. Не одному ведомству, а всем заинтересованным лицам. Это поиск направления, по которому будет развиваться сфера в ближайшие 3-5 лет.

Если первое лицо обращает внимание на какую-то проблему, на нее обращают внимание все. Владимир Путин в послании [Федеральному Собранию в 2024 году] сказал о необходимости создания долгосрочной программы по сохранению объектов культурного наследия — естественно все субъекты Российской Федерации обязаны выполнять поручение.

Мы поступили мудрее других — объявили такой год в регионе. Это достаточно узкая тема в обществе, никогда сильно не обсуждается в прессе, в обыденной жизни, поэтому, я думаю, это очень хороший ход.

— Есть ли программа на год?

— План мероприятия есть, он уже подписан Александром Михайловичем [Осиповым]. Его представят в начале февраля.

— Он сможет что-то изменить?

— Это вопрос цели. 2025-й объявлен Годом объектов культурного наследия не для достижения каких-то целей в маленький промежуток времени.

— Нет цели за год всё отремонтировать?

— Основная цель — популяризировать тему на территории Забайкалья. Даже если мы просто обратим внимание на проблему, она начнет решаться, заложит фундамент новой политики. По моему мнению, цель года будет достигнута. В Забайкалье 5698 объектов культурного наследия, из них 2070 — архитектура. В Чите 375 объектов.

— Мало для нашего города?

— Это достаточно большой фонд. Можно долго рассуждать, в каком регионе больше объектов культурного наследия, в каком меньше, но я считаю, что вдаваться в статистику некорректно. У всех регионов были разные условия формирования городской среды и экономического развития. Количество — просто сухие цифры.

В Чите, Иркутске, Улан-Удэ объекты культурного наследия — это архитектурная застройка конца XIX века — начала XX века. В каждом регионе есть свои архитектурные особенности застройки городов и уникальные объекты культурного наследия. В Забайкальском крае — это Церковь декабристов, дом купцов Шумовых, Бутинский дворец. Кроме этого, не стоит забывать о домах начала XX века — не объектах культурного наследия, которые создают среду для памятников.

— Сохранять нужно не только объекты, но и застройку, которая поддерживает среду?

— Всё правильно. Нельзя вытаскивать исторические здания из среды. Если мы это сделаем, то они уже с трудом будут восприниматься как объекты культурного наследия на фоне новой застройки. В Чите немало примеров, когда стоит красивый одноэтажный дом, а позади него каменные пятиэтажки, и создается ощущение, что новые дома красивые, а этот уже нет — старенький. Например, такой дом стоит на Анохина, 114. Каждый объект культурного наследия должен находиться в своей среде. Это создает целостное восприятие объекта.

— В каких случаях можно исключать объект культурного наследия из перечня?

— В законе прописано, что исключить объект культурного наследия из реестра можно, если он полностью утрачен, земельный участок не застроен, а также если он потерял свое историко-культурное значение.

— За время вашей работы какие-то здания исключали?

— Исключили один объект на Анохина, 24. Очень долго это делали. Он был утрачен, земельный участок 10 лет не застраивался.

— То есть там просто земля была?

— Даже фундамента не было.

— А если, например, остается фундамент и две стены, он еще не совсем утрачен?

— В таком случае по закону нужно проводить работы по воссозданию объекта. Процедура исключения из реестра достаточно сложная. Чтобы начать процесс, нужно собрать документы для историко-культурной экспертизы.

Обязательно должна быть оценка силовых органов — прокуратуры и МВД, почему и когда он был утрачен, кто виновен. По Анохина виновник уже отбывал наказание.

— Это был владелец дома?

— Да, собственник. Предъявить иск было некому. Силовые органы написали заключение о том, что виновные лица по закону не могут быть привлечены к ответственности. Этого было достаточно для исключения утраченного объекта культурного наследия из реестра.

— Если бы это был просто читинец, то его надо было принудить к восстановлению?

— Да. По закону человек должен выполнять свои обязанности.

— На практике это ничем не заканчивается?

— Все решения принимаются на уровне судов — они доказывают виновность или невиновность. Когда объект разрушен, причиненный ущерб считается из стоимости всех восстановительных работ. Это и проектно-сметная документация, и сами работы. Потом выставляется внушительный иск виновному. Он может быть в несколько миллионов.

Но мы понимаем, что, когда произошел пожар, это большая трагедия. Человек потерял свое имущество, дом. С точки зрения закона действительно мы должны собственников понуждать. Но сначала должно закончиться расследование причин пожара. Если это был умышленный поджог, то нужно найти виновных, которые будут за это отвечать. Если это был обычный пожар, то обычно люди не скрываются, готовы восстанавливать жилье постепенно. За 5-6 лет восстанавливают.

— В Чите есть деревянные сгоревшие дома. Про один я писала текст. Он был признан объектом культурного наследия, но люди не собираются его восстанавливать. Судьба таких домов какая?

— В доме обычно много собственников. В примере, про который вы говорите, люди восстановили здание после первого пожара, но потом были поджоги извне. Второй раз хозяева не стали его восстанавливать.

У многих руки отпускаются, они просто бросают дома и уходят. Но от права собственности при этом не отказываются, тогда мы уже начинаем их принуждать восстанавливать дом.

— То есть вы какое-то время всё-таки выжидаете?

— Да, год-два надо обязательно давать. Не все могут сразу скопить деньги. За это время можно сделать проект. Потом его нужно реализовывать, а это тоже большие финансы. Работы должен производить застройщик с лицензией. Это всё не быстро, поэтому людям нужно давать время.

Главная проблема в том, что, когда дома не используются и заброшены, они открыты и там происходят пожары. Обязанность же собственника: не используешь — заколоти от посторонних.

— Когда деревянный дом горит, считают, что его специально подожгли, чтобы построить на его месте многоэтажку. Я правильно понимаю из федерального закона, что это не поможет?

— Действительно, это никому не помогло и не поможет.

— То есть тут закон строг: пока есть хоть что-то от здания, его не снесут?

— Если есть историческая застройка, то всё равно этот земельный участок будет по законодательству местом для воссоздания объекта культурного наследия.

— А вот дом Шиллинга сгоревший. Там же вокруг ничего нет.

— Да, вокруг него вообще ничего нет, кроме самого дома Шиллинга. Он сгоревший, но только на 30%, основной объем у него не пострадал.

Это собственность Российской Федерации, на нее разработана научно-проектная документация для проведения ремонтно-реставрационных работ. Но сегодня в связи с нашей политической обстановкой, с началом специальной военной операции основные мероприятия по ремонту объектов культурного наследия в стране были приостановлены. Финансирование было сильно урезано.

— Но он же давно сгорел.

— Да, самый большой пожар был в 2017 году. Виновных не нашли, списали на людей, не имеющих постоянного места жительства. Они развели костер, ужин подогрели и ушли. В это время дом не охранялся — был переход от одного ЧОПа к другому.

Его всё равно будут восстанавливать, будем добиваться финансирования. Мы ежегодно подаем заявки в государственную программу «Развитие культуры» и просим финансирование у Министерства культуры Российской Федерации. В 2016 году нам выделили деньги на разработку научно-проектной документации. Теперь осталось ее актуализировать — это уже не такие большие деньги, как заново начинать.

Рано или поздно дом Шиллинга будет восстановлен. Может, не по этой программе, а по новой, которая запускается по пилотному проекту.

Дом Шиллинга может стать третьим объектом в этом проекте. Он находится на согласовании в «ДОМ.РФ», будет выставлен на торги и продан в частные руки с условием восстановления. Найдется покупатель, и в течение ближайших семи лет, я думаю, мы увидим восстановление этого объекта.

— Про федеральную программу. В 2018 году только дворец купцов Шумовых в Чите выбрали для федерального финансирования из 16 памятников архитектуры, которые были в заявке. Кажется, что с тех пор только его и реставрируют?

— Государственная программа «Развитие культуры» начала действовать с 2012 года. По ней финансируют ремонтно-реставрационные работы объектов, находящихся в федеральной собственности. Забайкалье ежегодно подает 10-13 заявок в эту программу: в ней около 10 — объекты федерального значения, 3–4 — регионального. Мы подаем историко-филологический факультет ЗабГУ на Чкалова, 140, с его актовым залом.

Ежегодно подаются заявки по Нерчинску — Бутинский дворец, каретный ряд, складские корпуса. Благодаря именно этой программе весь комплекс Бутинского дворца ранее был воссоздан.

В Чите дом Шумовых был затянут сеткой и началась реставрация. По нему была одна первоначально поддержанная заявка, но во время первичных работ обнаружилось очень много скрытых. Из-за этого полностью пересмотрели проектно-сметную документацию.

— Но по этой же программе?

— Плюс этой программы в том, что если Министерство культуры России приняло решение
приводить в порядок объект, то финансирует и все скрытые виды работы. Если объект попал в эту программу, то 100% его доведут до конца. Так с дворцом Шумовых и получилось — переделали проектно-сметную документацию, увеличили смету, разделили работы до 2025 года.

— То есть вы подаете заявку каждый год, но из нее могут ничего не выбрать?

— Да. Но в 2015, 2016, 2017 годах ежегодно утверждали до трех заявок. В основном это были научно-проектные документации в Нерчинске: Гостиный двор, Бутинский дворец. В 2017–2018 году должны были дать деньги на ремонт. Но в 2019 году был ковид, после него урезали финансирование. С началом 2022 года его еще больше уменьшили.

— Но после 2022 года всё равно подаются списки?

— Да, но Министерство культуры ограниченно одобряет заявки на основе выделенных лимитов. И сейчас Забайкальский край пошел другим путем. Теперь мы на уровне Правительства Российской Федерации просим преференции. Благодаря активной политике нашего губернатора и сенаторов в 2024 году удалось получить деньги на восстановление Цугольского дацана.

Благодаря Баиру Баясхалановичу (сенатору РФ от Забайкалья Баиру Жамсуеву. — Прим. ред.) в 2019 году нам одобрили первое финансирование на этот дацан. Но когда прошли торги и выбрали подрядчика, пришло письмо о том, что финансирование отозвали в связи с сокращением лимитов. Через четыре года нам вновь одобрили эту заявку, сейчас на территории села Цугол в дацане идут ремонтно-реставрационные работы. Это второй объект, который на сегодняшний день реставрируется по программе «Развитие культуры».

— Если вернуться к вопросу исключения из перечня объектов культурного наследия. В Иркутске планировалось целенаправленно почистить перечень. Не было таких планов в Забайкалье?

— Этот вопрос будет всегда обсуждаться. В этом году будут очень большие изменения в федеральном законе. В том числе будут изменены подходы к исключению объектов культурного наследия, по каким-то видам объектов будет упрощен порядок. Например, отдельно выделяют группу памятников давно утраченных. Их проще будет исключить из перечня, если участки до сих пор не застроены, можно будет ввести их в хозяйственный оборот. У нас на территории края тоже есть такие.

Мы планируем привести реестр в актуальное состояние. Ведем учет сохранности каждого объекта по мере возможностей. Конечно, все 5698 объектов мы не можем за пять лет разом обойти, составить акт технического состояния и сфотографировать. Но постепенно делаем это в Чите, Нерчинске, Сретенске, Петровске-Забайкальском — в этих городах основная масса объектов культурного наследия. Не думаю, что без мониторинга службы находятся много объектов.

Пересматривать нужно больше не реестр, а список выявленных объектов культурного наследия, которые еще не получили статус ни регионального, ни федерального значения. Таких в Забайкалье много. В Иркутске как раз последние два года при поддержке губернатора делают это — проводят экспертизы, и либо исключают объекты из перечня выявленных, либо включают в реестр. У них было выделено главой региона 100 миллионов рублей на эти историко-культурные экспертизы.

— То есть объекты были в режиме ожидания?

— Да. Теперь эти территории могут спокойно застраиваться. У нас такой процедуры еще не было.

— Много объектов ждут в Забайкалье?

— По краю примерно 2070 объектов архитектуры, и археологии примерно столько же. То есть 4,7 тысячи объектов, которые в режиме ожидания для присвоения им категории. Необходимо эту работу делать, служба постепенно по одному-два объекта в год рассматривает.

За 5 лет мы внесли в перечень четыре объекта культурного наследия в реестр, в том числе один федеральный — Калининскую церковь.

— Проблема в том, что закон об объектах культурного наследия достаточно молодой — заработал с 2002 года. Многие говорят: Иркутск молодцы, сделали Иркутский квартал. Да, они молодцы, но тогда они работали в другом правовом поле. В 2004 году не было института историко-культурных экспертиз в стране, и иркутяне смогли перенести объекты культурного наследия и построить этот квартал. После 2015 года и позже они бы так просто этого не смогли бы сделать. Очень сильно изменилось законодательство.

— То есть теперь в Чите нельзя такое же сделать?

— Можно, но это сложнее. Раньше, чтобы перенести объект культурного наследия с одного места на другое, нужно было только обоснование и согласование. Сейчас нужны экспертизы, работа только с теми, у кого есть лицензия. Но самое главное, зачем повторять то, что уже есть? Что мы можем сделать, чтобы превзойти Иркутск? Правильно сейчас на уровне правительства в Чите развивают нашу достопримечательность Сухотино. Я думаю, в ближайшем будущем мы прогремим и Сухотино будет на одном уровне, как Иркутский квартал. Я ни в одном городе такого не видел. По его примеру сможем другие территории осваивать. Вовлечение объектов культурного наследия в туристический оборот — одна из целей Года объектов культурного наследия.

— В Чите появился проект комплексного развития территории (КРТ), который возьмется за «бермудский треугольник». В какой-то перспективе это поможет и городским объектам культурного наследия?

— Это первый проект, который вырабатывает механизмы взаимодействия частных инвесторов с государством, с властями города. Объекты культурного наследия будут вписаны в ландшафт нового строительства.

Это самое главное — приспособить новый архитектурный облик к облику начала XX века. Это весьма сложная задача, но с ней можно справиться.

Если вспомнить «Том Сойер Фест» — у них идея была в том, чтобы восстанавливать не объекты культурного наследия, а дома, которые поддерживают среду застройки. Обычно объекты культурного наследия содержатся хорошо как собственниками, так и властями. А средовые объекты сильно выделяются — ветшают.

Правильно, что «Том Сойер» обратил внимание на такие дома. Будет прекрасно, когда на улице будет не только один дом-памятник отремонтирован, а вся улица будет в нормальном состоянии.

Но работа с волонтерами требует больших финансовых затрат, нужно финансирование на материалы и на специалистов. Потому что иногда плохо сделанная работа хуже, чем когда нет никакой.

В этом году, надеюсь, мы найдем механизмы финансирования волонтерской деятельности. В плане мероприятий на Год объектов культурного наследия есть акции «Культурный субботник» и «Архитектурное лицо города». Это мероприятия по привлечению волонтеров к сохранению домов-памятников. Это участие в субботниках, а также если мы всё-таки найдем финансирование на материалы и специалистов, то выберем здание и попробуем провести по примеру «Тома Сойера Феста» такую работу. Восстановим либо средовой объект, либо объект культурного наследия. Возьмем лицензионного подрядчика, который будет за этим следить, и отремонтируем хотя бы одну стену фасада для примера.

Главное, чтобы дальше это волонтерское движение работало. Наша самая главная задача — найти источники финансирования, потому что одноразовая акция — это, конечно, хорошо, но она не даст результата. Работа, выполненная в 2021 году, в 2027-м пропадет. Никто не отменял наш климат — суровые зимы и жаркое лето. Фасады деревянных и каменных зданий нужно поддерживать в нормальном техническом состоянии. Если мы не создадим волонтерскую организацию, то наша работа через 5 лет угаснет и уйдет в никуда.

— Какие главные проблемы людей, которые живут в домах-памятниках?

— Основные жалобы и проблемы есть с деревянными многоквартирными домами, у которых статус блокированной застройки. Это дома, у которых есть свой собственный выход. Они хоть и являются многоквартирными домами с общей крышей и имуществом, но не попадают в программу капитального ремонта.

Но чем отличается ремонтно-реставрационная работа от обычного ремонта? С нововведениями в федеральном законе это будут практически всё те же виды работ. Те, кто включен в программу и кто платит взносы, наравне со всеми будут ремонтироваться, и нельзя будет, как раньше, говорить, что работы дороже и отодвигать дом в очереди.

Но у нас есть дома блокированной застройки, которые не попали в программу капремонта, потому что признаны аварийными и подлежащими реконструкции. Раз они признаны аварийными, то за капремонт не платят, за вывоз мусора не платят, лишаются управляющей компании — у них нет механизма для ремонта и реставрационных работ. Они вне системы.

Я вижу свою задачу такой — встроить эти объекты культурного наследия в существующую систему либо создать новую, по которой они будут реставрироваться.

Система ремонта многоквартирных домов создавалась не за один год, и мы понимаем, что основной фонд рассчитывается из начисления ежемесячной оплаты за капитальный ремонт. По совокупности этого большого кошелька, который аккумулируется в одном месте, распределяются ремонтные работы в многоквартирных домах по годам.

При этом я понимаю, что если в деревянном многоквартирном доме из девяти человек даже 3–4 человека не будут платить, то дом ремонтировать не начнут. Плюс это объект культурного наследия, на него еще больше надо денег. Но сейчас люди предоставлены сами себе — со сломанной крышей, с испорченными подвалами. В таких домах, как правило, живут люди уже достаточно преклонного возраста, они не в состоянии сделать какой-то ремонт сами. Без помощи городских или краевых властей мы эту проблему не решим.

Проблема еще в том, что эти дома не привлекательны. Нужно придумать механизм, чтобы ввести их в хозяйственный оборот. Таким механизмом могло бы стать подведение коммуникаций к этим домам. Любой дом деревянного зодчества становится выигрышнее, если в нем есть холодная вода и канализация. Здания станут привлекательнее не только для собственников, но и для покупателей.

Можно было бы это делать на таких условиях — подводим коммуникации, а собственники за свой счет проводят ремонтно-реставрационные работы. Взаимовыгодная схема, но дорогая для города.

В Чите есть примеры, когда люди приезжают из районов, покупают дома в объекте культурного наследия и делают там ремонт. Они создают свой ТОС (территориальное общественное самоуправление. — Прим. ред.) из трех-четырех квартир, ставят нормальный бак для мусора, вывозят его и сами платят за это. Таких примеров у нас два. То есть они по большому счету создали свою управляющую компанию без лицевого счета. И я бы не сказал, что там какие-то богатые люди живут, обычные пенсионеры. Просто привыкли работать, содержать свой дом и хозяйство.

— Что вы можете сказать про реорганизацию службы?

— Сейчас идет процесс ликвидации юридического лица. Все сотрудники перейдут в Министерство культуры. Не важно, где мы работаем, главное, что мы делаем.

— Можете назвать пять самых важных объектов культурного наследия в Забайкалье?

— Деревянное зодчество — это, конечно, Церковь декабристов. Каменная архитектура — это, естественно, Полутовский квартал, Шумовский дворец, Бутинский дворец в Нерчинске. Объекты археологии — Кондуйский городок, Хирхиринское городище, археологические комплексы Усть-Менза и Титовская сопка.

— Вы упомянули Полутовский квартал. Там же тоже большая часть домов принадлежит собственникам?

— Полутовский квартал мы уже на протяжении 20 лет обсуждаем. С него начались работы по реставрации объектов культурного наследия в городе. Сейчас жильцы и собственники домов постоянно работают с нами. Думаю, мы всё-таки найдем финансирование или программу для реновации.

Примеры есть — в других городах целыми улицами ремонтируют дома. Надеюсь, что у нас на территории Забайкалья это рано или поздно случится. Это, конечно, дорого, но очень эффектно и наглядно для горожан. Отремонтировать на одной улице все фасады — моя золотая мечта. Основные двигатели изменений — губернаторы. В Красноярском крае при поддержке губернатора сделали улицу — восстановили практически все средовые объекты и объекты культурного наследия.

Если у нас такой подход будет, то это будет великолепно. Тогда Чита будет одним из лучших в Сибири или на Дальнем Востоке городов по ухоженности.