Оксана Немакина: Иногда летаю на метле

Играет на гитаре, отдыхает дикарями, согласилась на пост министра, когда дочке Варюшке исполнилось полтора года, и иногда ещё в запале говорит про госпиталь ветеранов — «у нас». Хотя на самом деле её «у нас» теперь — здравоохранение Забайкалья. Министры которого меняются чаще, чем губернаторы, главврачи оказываются в СИЗО, а обычные врачи пачками уезжают из региона.

— Почему они уезжают, из-за денег?

— Я думаю, что зарплата не на первом месте. Она, конечно, влияет. Но вообще люди всегда ищут, где лучше: инфраструктура, возможности для детей. Зарплата, отношение на работе, авторитет в коллективе, уважение. Досуг. У меня ребёнок — от горшка два вершка, но она уже радуется простой «Динозаврии» в «Макси». Мы уже думаем о садике, чтобы ребёнок развивался, это не очень просто с учётом того, что живём в Каштаке.

В частном доме, огородик у меня, между прочим. Времени не так много, и помидоры растут в траве, но растут — красные, огромные. Это, конечно, такая отдушина, когда можно прийти, встать на землю босиком. Когда ты работаешь с людьми, это спасает.

А хороших врачей ждут везде. И у нас тоже.

— Вы возглавляли одновременно краевой госпиталь ветеранов и войн и частную клинику. С назначением пришлось уволиться из The Time?

— Пришлось ещё в прошлом году — в марте. В госпитале открылся моногоспиталь, и мы сразу поняли, что готовимся к серьёзной ситуации. У нас было 200 коек, большой поток пациентов. Это же надо всё организовать, ежедневный, тяжёлый труд. Естественно, что у меня не хватало времени на совмещение.

— Что вы там сделали такое волшебное с кредиторской задолженностью — правда, что полностью ликвидировали за время управления госпиталем? Может ли этот опыт быть распространён на другие медучреждения?

— Никакого волшебства, это просто работа. Сложная, рутинная работа, которая позволила нам справиться. Причём это не значит, что я такая замечательная, пришла туда, волшебной палочкой махнула, и кредиторка закрылась — это работа всего коллектива. Это, в первую очередь, было желание коллектива сохранить учреждение. Когда мы пришли в 2015 году, там действительно было очень серьёзное положение: заблокированные счета, настроение ужасное, все переживали, что госпиталь ветеранов закроется, коечки для наших любимых, родных бабушек, дедушек отдадут куда-нибудь в многопрофильную больницу.

На самом деле нужен комплексный подход, и всё важно: от расстановки кадров, от интенсивности работы, от желания людей работать. Мы поняли, что даже мелочи — не мелочи. Вплоть до того, что приходилось ходить и за всеми выключать свет, затягивать краны.

Конечно, есть и внешние факторы, которые влияют на кредиторку: это и тариф ОМС, и необходимость финансовых вливаний. А есть факторы, зависящие от учреждения, управляемые главным врачом — на что он может непосредственно влиять в том состоянии, которое есть, без дополнительных финансов.

Сейчас мы как раз анализируем ситуацию в больницах региона так, как анализировала работу в госпитале я — подготовили специальный образец, такую массивную таблицу. Будем учить, рассказывать, объяснять, работать с каждым главным врачом.

— Надо было закрывать больницу в Харагуне или нет?

— Её же не закрыли.

— Ну, переводить из круглосуточного стационара в дневной?

— Мне очень сложно сейчас сказать, потому что я ещё не вникла в то, что там происходит. Чтобы дать свою конкретную позицию, мне нужно это чёткое понимание. Когда я проведу этот анализ по всем учреждениям в крае, когда у меня сложится картинка по каждой медицинской организации, что внутри происходит, тогда смогу сказать, надо было, или можно было другими путями пойти.

— Сколько времени это займёт?

— Полгода, наверное.

— У вас какой рабочий график?

— Сумасшедший. Начинаю в 8 утра, заканчиваю в 2 часа ночи. Частично работаю дома, потому что у меня маленький ребёнок, ему всего год и семь.

— Как вы вообще приняли это решение с такой крохой?

— Ну да, я, наверное, сумасшедшая женщина и иногда летаю на метле (смеётся). Сейчас мне, действительно, сложно перестроиться, я всё-таки мама, и для меня важен мой ребёнок, тем более что ребёнок поздний и единственный.

— Зачем согласились?

— Мне будет 43 в этом году. Это такой возраст, что вот я сейчас согласилась на какой-то прорыв, а прошло бы лет 5, может, мне уже не надо было бы этого, и я бы не попробовала свои силы. Это же как говорят — хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Никто не знает, как что будет.

— Какие у вас планы?

— Работать.

— Сколько?

— Сколько бы ни проработала.

— Ну вот завтра, например, снимут губернатора?

— Вряд ли его снимут, конечно.

— Почему вряд ли? Точно снимут, просто, может быть, не завтра.

— В этом смысле никто не вечен, и я тоже.

— Ну хорошо, безотносительно команды, в которую вы пришли — сколько вам надо времени, чтобы успеть что-то значимое сделать?

— Год. Год нужен обязательно. Этот новый ритм жизни пока мне труден, признаюсь честно. Потому что когда ты локальный руководитель, у тебя уже наведён порядок в учреждении, всё отработано, ритм более-менее спокойный — ты можешь вовремя прийти на работу и вовремя уйти, посвятить время семье, кроме того, на работе есть люди, которые плечо подставят. А когда приходишь в такую колоссальную, гигантскую, наисложнейшую отрасль, и меняется полностью ритм жизни, он становится для тебя просто какой-то сумасшедший, невообразимо непривычный, конечно, очень сложно войти. Даже элементарно — со своим биологическим ритмом войти.

Поэтому я говорю, что год: полгода для того, чтобы разобраться, и ещё полгода — сделать какие-то первые серьёзные шаги. А вообще, на то, чтобы полностью решить проблему с одним госпиталем, мне понадобилось три года: за это время мы закрыли кредиторку и начали жить нормально, понимать, куда мы дальше будем двигаться.

— Вы рассматривали вариант отказаться?

— Конечно, рассматривала.

— С кем советовались?

— С семьёй.

— А с вашей предшественницей встречались?

— Конечно. Анна Михайловна (Анна Шангина — предыдущий министр здравоохранения региона — авт.) абсолютно адекватный человек, мы с ней в нормальных отношениях. Она мне помогала первое время, передавалась, рассказывала, какие первоочередные задачи стоят, что смогли, что не успели, на что обратить внимание.

— Вам не показалось по её опыту, что вас тоже могут сделать девочкой для битья?

— Я не думаю, что она была девочкой для битья.

— Да? А вот то, как её подставили в этой истории с Харагуном, отказавшись включаться в скандал?

— Нет, люди включались, безусловно, просто это не выносилось наружу.

— Собственно, в этом и проблема — в отсутствии публичной позиции и публичной поддержки.

— Знаете, какие-то оценки давать мне очень сложно. Я не была ни в её шкуре, ни в шкуре её руководителей в этой ситуации.

— Ну то есть вас этот опыт не пугает?

— Не пугает. Сколько бы я здесь ни проработала, я буду, конечно, работать в полную свою силу, насколько я умею, насколько мне хватит знаний и компетенций. Всегда, даже если ситуация заканчивается негативно, как может показаться со стороны, это тоже опыт. Я считаю, что тот огромный опыт, который я получу здесь, не важно, за какой период времени, смогу применить в своей дальнейшей работе, на любой должности.

— Что вы намерены делать с командой министерства здравоохранения — в ней нет первого зама, пресс-службы, явно кого-то ещё? Говорят, вы начали приводить своих людей?

— Очередь не стоит, действительно. Но сейчас у меня есть кандидаты, и часть положенного согласования они уже прошли. Пока я не буду называть фамилии. Но люди это работоспособные. Будут люди из моей команды, которые работали со мной, будут люди, которые работали параллельно. Я очень надеюсь, что это произойдёт побыстрее.

— Правда, что не со своими вы не продлили контракты?

- Я никого не увольняла. Все работают на местах. Если буду с кем-то прощаться, это будет паритетно. Я люблю честность, и о том, что давайте прощаться, скажу в открытую. Но обиженным отсюда не уйдёт никто. Вообще же это нормальная история, когда приходит руководитель и приводит команду, с которой он может работать. Даже не потому, что предыдущие плохие или не работали, а потому что с ними будет долгая притирка; а проблемы надо решать здесь и сейчас.

— Минздрав РФ ещё не утверждал вас? Будто бы Мурашко отложил встречу?

— Да, но не из-за меня лично. Процедуру должны были проходить сразу несколько министров из разных регионов, но график поменялся. Попозже полетим.

— Пересекались ли вы с Аягмой Ванчиковой (замгубернатора региона, курирующая социальную сферу — авт.) по работе в Росздравнадзоре, и повлияло ли это на ваше назначение?

— Мы работали вместе с 2007 по 2010 год. Не повлияло.

— Когда будет новый главный врач в клиничке (главврач краевой клинической больницы Виктор Шальнёв был арестован в декабре 2020 года, он обвиняется в получении взятки от поставщика медоборудования — авт.)?

— Трудно сказать. Во-первых, тоже не стоит очередь. Во-вторых, знаете, такими динозаврами, как краевая клиническая больница, очень сложно управлять. Ведь что такое вообще главный врач? По сути, это и лечебник, и финансист, и электрик, и ассенизатор. При этом ситуация не статичная: здание, основной фонд изнашиваются, дорогостоящее оборудование ломается, тут у тебя с кадрами проблема, тут с финансами, тут с пациентами, тут следственный комитет пришёл, и ты просто обязан погружаться в каждую тему. Если не решать комплексно все эти проблемы, если хоть один винтик даёт сбой, это напрямую влияет на жизнь и здоровье пациентов.

Не каждому это дано, и не каждый захочет взять на себя эту ответственность.

Кроме того, занять должность главного врача в такой ситуации можно только тогда, когда человек, который находится под следствием, будет отстранён судом.

— Пока вы работали в госпитале ветеранов, приходили к вам представители «Дельруса» или «Ориона» с предложениями о поставках медоборудования?

— Нет.

— Как думаете, сейчас кончилась эта история с арестами главврачей или будет развиваться?

— Я не знаю, это же закрытая информация. Я бы сама хотела узнать, потому что всё-таки мы должны действовать на опережение, находить кадры. Вы же видите, что происходит: руководитель уходит — за этим следует бунт.

— Как с этим работать?

— Решать. Выхожу на медучреждения. Полностью принимаю на себя удар, работаю с людьми, разговариваю, пытаюсь каким-то образом решить их проблемы, ответить на их вопросы.

Особенно в больших учреждениях, когда коллектив огромный, есть этот барьер между администрацией и сотрудниками. И соответствующее отношение к руководству, которое порой не всегда справедливо. И излишний административный нажим. Поэтому минздраву в данной ситуации нужно пытаться быть третейским судьёй и помогать. На сегодняшний день пожары везде потушены, но, конечно, всё равно везде нужны руководители.

— Правда ли, что на собраниях коллективов вы запрещаете врачам выходить на СМИ, насколько это, по-вашему, реально в маленьком городе?

— Я? Ничего подобного. Я говорю, что в проблемах надо разбираться внутри, а потом уже выносить их на суд общественности. Я, видимо, всё же ученик старой советской школы. Как нас учили? Что есть медицинское сообщество, братство в белых халатах. И когда случается беда или ошибка у кого-то из коллег, это, конечно, никогда не оставлялось без внимания, но это разбиралось внутри.

— Что вы думаете про историю с Михаилом Гаспаряном, который записал обращение в Instagram (запрещённая в России экстремистская организация) после инцидента в приёмном отделении горбольницы, когда он решал проблему отсутствия медпомощи его пациентке скандалом с коллегами?

— Он же работал в госпитале ветеранов войн, в моностационаре. Мы с ним разговаривали по итогам этой истории, и я сказала ему, что он неправ. Он был неправ. Такие проблемы решаются на уровне руководителей. Можно было сказать мне. Мы бы с главврачом первой городской больницы Фёдором Чепцовым обговорили эту ситуацию, конфликт погасили, навели порядок, если там действительно были проблемы.

— Это работающий механизм?

— Конечно.

— Мы живём в этом режиме сражения с коронавирусом с апреля прошлого года. В горбольнице всё это время есть деньги – ковидные, в остальных, частично забравших на себя нагрузку первой городской, таких денег нет. Не сказывается на отрасли это неравноправие?

— У нас есть план частичного вывода первой городской больницы из моностационара, чтобы заработало хотя бы первично-сосудистое отделение, в котором оказывают экстренную помощь, чтобы разгрузить загруженность клинической больницы, вернуть эти дежурные дни, которые были до коронавируса; увеличить количество медицинской помощи для экстренных ситуаций, и для того, чтобы потихонечку возвращать врачей в своё русло.

— Но ещё ничего не кончилось, может быть, будет третья волна. Не думаете ли вы, что врачи обоснованно будут сопротивляться?

— Наверное, будут. Мы будем разговаривать. У нас на сегодняшний день каждый кадр на счету.

— Что делать с этой катастрофической текучкой из клинической больницы, например — за прошлый год уволились около 50 врачей?

— Я думаю, эта текучка управляемая. Почему мы сейчас занимаемся тем, чтобы снять нагрузку? Если эта невероятная нагрузка, к которой не привыкла клиническая больница - и врачи не привыкли работать в таком трэше, они больше работали на плановой помощи - исчезнет, и мы разберёмся с системой оплаты, я думаю, что мы сможем этой ситуацией управлять.

— Не теряют ли квалификацию врачи горбольницы, почти год работая инфекционистами, а не по своим специальностям? Это же та же «нерентабельность», про которую не очень удачно пыталась объяснить Анна Шангина в Харагуне: хирург должен оперировать, невролог — лечить инсульты, эта нагрузка для поддержания квалификации должна быть серьёзной.

— Конечно, для врача очень важно ежедневно быть в своей среде. Но самое страшное в ковиде даже не сам вирус, а то, что у пациента есть сопутствующие заболевания, они влияют на тяжесть состояния пациента, и их же тоже надо лечить. В первой городской принимают роды, в каком-то количестве оперируют.

— Сколько времени мы можем работать в этой диспозиции?

— Сейчас пока планируем частично уводить койки на Казачью (там на базе старой психбольницы открылся моногоспиталь — это в нём в процессе его обустройства носил столы под камеры лично губернатор края Александр Осипов — авт.). Когда дойдёт до минимума, дай бог, спаси и сохрани, чтобы больше ничего не было, потому что все уже от этого устали, если останется такое количество пациентов, которое может принять Казачья, — безусловно. Для этого этот моно и делался, чтобы была плановая помощь, экстренная помощь, хирургия, терапия.

Надо менять ситуацию скорее для пациентов, чем для врачей — у нас страдает-то плановая помощь. Сейчас мы потихонечку возвращаем к обычной работе медучреждения, в которых были моностационары. Конечно, первая городская больница обладает колоссальной технологической базой: там кислород, реанимация, операционные. В том же госпитале на Казачьей таких возможностей, как у первой городской, нет. И сейчас заболеваемость снижается, но всё-таки первая городская больница на 80% занята. Переводить людей куда-то не в такие стационары, где можно полностью всю помощь оказать пациентам, — это просто преступление.

— Как будет решаться проблема ФАПов, которые не построили в прошлом году?

— Сейчас ведётся работа с подрядчиками, которые их строили. Я ещё с ними лично не встречалась, но в планах на них посмотреть, поговорить с ними, и по каждому ФАПу мне нужно посмотреть, что там произошло, почему не сдали.

— Не смущает вас, что первоначально, кажется, план был такой: главные врачи должны были подписать акты о приёмке недостроеннных ФАПов?

— Я про это ничего не знаю.

— Кто будет строить каньон для онкологического диспансера?

— Кто — пока не известно, но строить будем. Я знаю эту проблему: это очень-очень дорогой продукт. Той суммы, которая заложена в программе, на него, естественно, не хватит. И сейчас рассматривается возможность концессионного соглашения, чтобы можно было это там построить. Было несколько представителей различных фирм, сейчас мы ведём анализ, с кем краю выгоднее работать. Инструмент концессий не очень испытанный, и надо разобраться в подводных камнях.

— На ваш взгляд, справедливо уволили главврача КМЦ Наталью Рыкову или нет?

— Очень сложный для меня вопрос, потому что я наблюдала это со стороны и всю кухню не знаю.

— А со стороны кажется, что справедливо или нет?

— Тоже не знаю.

— Что вы думаете про строительство детской клинички в соснах на Коханского?

— Я до сосен ещё не дошла. А вообще больница нужна.

— Настолько, что надо ради неё вырубить сосны?

— Я не знаю. Давайте я пока не буду отвечать на этот вопрос.

— Губернатор региона поручил вам централизовать закупки для медицины, в том числе как-то решить кадровые вопросы под это. Считаете ли вы это логичным?

— Кадровые вопросы – это принять людей на работу, которые будут этим заниматься. Да, наверное, считаю логичным. Я объясню почему. Когда учреждение сильно закредитовано, я это уже переживала в госпитале и знаю, о чём я говорю, у этого учреждения очень низкий рейтинг как у платёжеспособного юридического лица, и никто из поставщиков не хочет связываться. А те хитренькие, кто готов работать, так задирают цену, что невозможно. Но порой у главного врача нет выхода: кормить надо, лечить надо, расходники иметь надо, и если он это всё не закупит, завтра всё встанет просто, а на торги вышел единственный поставщик.

Если закупки централизовать и покупать на край большими партиями — цена другая, участвуют все игроки, потому что партия большая, и это поставщику интересно, он не поднимает заоблачную цену, а просто зарабатывает объёмом. И те учреждения, у которых эта беда с кредиторкой случилась, они не остаются без обеспечения и не тратят бешеные деньги. Поэтому здесь действительно есть очень хорошая логика, только сама организация процесса очень сложная.

— Так пытался сделать Лазуткин (экс-министр здравоохранения региона Михаил Лазуткин, осуждён за взятки при заключении контрактов на поставки медоборудования — авт.), но, кажется, как-то не так.

— Да, он пытался так сделать. Это действительно очень удобно, и совместные закупки, которые учреждения делали во время коронавируса, действительно давали возможность быстрее и дешевле получить. Не всегда получалось выйти на общую закупку, и одному учреждению приходилось покупать бахилы за 46 рублей, без которых просто нельзя.

— Почему не смог? Он попал в лист ожидания.

— Я понимаю. Но фактически, если бы он хотел получить вакцину, конкретики он не получил.

— На сегодняшний день это расписание открывается на определённый график на имеющуюся вакцину. Вакцина поступает партиями. У нас нет большого склада вакцины, где она лежит тоннами, и мы можем эти тонны на весь Забайкальский край расписать и распланировать. Поэтому человек попадает в лист ожидания, ему даётся обратная связь. Поступает следующая партия, наши медицинские работники видят, кто записан, и обзванивают тех, кто находится в листе ожидания.

Губернатор абсолютно справедливо отчитал нас, потому что где-то идёт неправильное предоставление информации людям. В call-центре объясняют сухо: «Вы попали в лист ожидания, мы вам позвоним» - всё, трубку положила. Человеческий фактор всё равно никуда не денешь. Поэтому мы пошли путём бизнеса и разработали скрипт, обучаем операторов, и теперь по скрипту будет предоставлена чёткая, правильная информация. Александр Михайлович абсолютно прав здесь, мы приняли критику и над этим работаем.

— Это «Спутник», а «Эпивак» приедет к нам?

— Пока не могу сказать, по-моему, все регионы сейчас в равных условиях, в них поставляется «Спутник».

— Я хочу, чтобы наши учреждения функционировали стабильно. Сейчас есть очень много возможностей, стало много инвесторов, это очень сильно помогает, и мы каждому благодарны. А вообще, конечно, у меня, как и у каждого руководителя, наверное, есть мечта.

— Какая у вас?

— Я считаю, что наш край – это уникальный край по своим природным богатствам, в том числе и по минеральным недрам: минеральные воды, грязи. У нас есть санаторно-курортные учреждения, имеющие лицензии на медицинскую деятельность, которые на сегодняшний день, к сожалению, находятся в упадническом состоянии при такой природной лечебной силе.

У меня большая мечта: если за то время, которое мне здесь отпущено, что-то получится в этом направлении, это будет очень здорово. Это же комплекс: и восстановление здоровья, и медицинский туризм. Например, госпиталь ветеранов в своё время, как и другие реабилитационные учреждения, использовал угданскую грязь. Сейчас это всё закрылось. Покупаем в Томске, Красноярске, Краснодаре.

Чтобы использовать свою грязь, свою воду в медицинских целях, нужно очень многое сделать: химические исследование, получение лицензии, это всё надо заново запускать. По времени долго. Если привлекать инвесторов, то это длинный рубль, не все соглашаются.

Но я хочу это сделать.