«Воевать не могу. Буду обузой». Экс-чиновник в Забайкалье признался судье в том, в чем его не обвиняли

Экс-руководителя департамента госимущества Забайкалья Алексея Хосоева судят за превышение полномочий при покупке квартир для сирот в девятиэтажке в Борзе, которую через год после этого признали аварийной. В зале суда 10 января он сказал свое последнее слово, в котором без согласования с адвокатом заявил, что не превышал полномочия, но мог поступить халатно. Что сказал Хосоев в последнем слове перед приговором — в материале «Чита.Ру».

Я пришел на госслужбу в 2014 году по предложению губернатора Константина Ильковского. До этого работал в угольной компании. Предложение поступило потому, что в то время требовались люди, которые могут не только перекладывать бумажки, но и знают, как работать на месте. Желая сделать что-то хорошее, я согласился.

Для меня в департаменте сложилась определенная практика, которую я принял и хотел сохранить. Обвинение посчитало, что у меня был мотив карьерного роста, чтобы получить одобрение руководства. Я не стремился на госслужбу, меня пригласили. Ушел бы раньше, но пообещал губернатору Забайкалья Александру Осипову и полпреду президента в ДФО Юрию Трутневу запустить ряд программ, в том числе «Дальневосточный гектар». Хотел сдержать обещание.

Повлияло на мой уход с госслужбы то, что я сдержал обещание. Также у меня начались проблемы со здоровьем (Хосоев уволился в конце 2019 года, а затем устроился в «Масма-75», принадлежащую экс-руководителю администрации Читы Владимиру Забелину. — Прим. ред.). Когда пришел на госслужбу, зрение у меня было минус 3, затем упало в два раза. <…> Выполнив обещание, я уволился. Никакого желания продвижения по службе у меня не было, я не карьерист.

Что касается дома в Борзе, я считал его нормальным. Там покупали квартиры до меня, в том числе муниципалитет. В настоящее время квартиры продолжают быть в обороте. Это доказывает, что я не знал и не мог знать, что дом аварийный. Факт аварийности скрывают люди, с которыми я не знаком и никак не был связан, что было доказано во время судебного разбирательства.

Хочу обратить внимание суда на то, что любой закон проходит период апробирования — от года до трех. Все действия проводились, когда практика применения федерального закона № 44 (именно по нему власти проводят аукционы, закупки и определяют подрядчиков для работ. — Прим. ред.) еще не сформировались. Я закупал квартиры в тот момент, когда сам закон менялся несколько раз в год.

Если бы я покупал квартиры сегодня, то ситуация была бы иной. Квартиры не только не могли бы быть куплены, но и не могли бы быть зарегистрированы и поставлены на учет. Помимо того, как сложилась практика федерального закона № 44, стало ясно, что доверять сведениям ЕГРН (Единый государственный реестр недвижимости. — Прим. ред.) нельзя, так как данные не соответствуют действительности. Муниципалитет зарегистрировал квартиры, а Росреестр незаконно поставил данное жилье как удовлетворительное.

Как я понимаю, я не должен был доверять муниципалитету и Росреестру. Я должен был самостоятельно проверить аварийность здания, невзирая на действия следствия и прокуратуры. Сейчас я бы так поступил, но тогда я не мог. В тот момент прокуратура и следствие говорили действовать так, как действовал я. Проблемы начались после того, как дом признали аварийным.

Если бы сведения официальных реестров были бы достоверны, то привлечение экспертов было бы ни к чему. Никто бы эти квартиры не купил — ни я, ни те, кто был до меня, ни те, кто был после меня. Я настаиваю на том, что у меня не было умысла купить квартиры в аварийном доме, чтобы принести ущерб департаменту, нарушить конституцию и принести ущерб детям-сиротам.

Следователь отметил, что с квалификацией моих действий должен разобраться суд. По его словам, если я возмещу ущерб департаменту, то в любом случае мне это пойдет в плюс. Я с этим согласился, занял деньги и возместил стоимость четырех квартир, чтобы у департамента была возможность приобрести квартиры. Претензий к следователю у меня нет, он хотел как лучше.

Но что из этого вышло: прокурор запросил для меня 5 лет колонии общего режима. Я не понимаю, за что. Я не могу уйти на СВО, так как у меня проблемы с ногами и проблемы со зрением. Я говорил об этом следователю, когда он предложил подписать контракт. <…> Как понимаю, если бы я не возместил ущерб, то прокурор бы запросил не 5 лет, а больше.

Я больной человек, у меня была операция на одном колене, необходима операция на другом. Также проблема со зрением. Из-за этого я не могу воевать. Сидеть за то, что я не превышал полномочия, но из-за этого совершил халатность, я не хочу. Стрелять метко я не смогу, потому что слабо вижу. Бегать я тоже не смогу, потому что у меня не работают колени. Просто буду обузой. По мнению обвинителя, всё, что я могу, — это сидеть в колонии.

<…>

Я человек верующий, буддист. У меня есть духовный наставник — лама. Лама мне сказал, что то, что происходит, — это не моя вина, а вина моих предков, уходит еще в древние времена. Лама сказал, что единственный, кто сможет понять тебя и предотвратить порочный круг жизненных проблем и неудач, — это только судья. Следователь и прокурор — это исполнители чужой воли. Судья — честная и принципиальная женщина, которая может определить истину. Лама мне сказал, что я неправильно себя вел в суде, что должен был молчать и принимать всё как есть, быть готовым принять свою судьбу. Я должен извиниться перед судом за всё, что неправильно сделал. Я никого не хотел обидеть, никого не хотел обвинять. Если я вел себя неправильно, пререкался, отвечал вопросами на вопрос, это не специально, то это была лишь моя психологическая защита.

Если я раньше боялся лишь за себя, то теперь я боюсь и за свою маму (во время судебного заседания он отметил, что его мать оказалась в больнице и он не может навестить ее из-за суда и карантина в больнице. — Прим. ред.). Я как верующий человек прошу суд о справедливости и снисходительности не только по отношению к себе, но и по отношению к моей маме.

После речи Хосоева суд заметил расхождение в позициях обвиняемого и его адвоката. Ранее никто из них не допускал возможности халатности. Был объявлен перерыв, во время которого позиции согласовали, а суд решил вернуть дело к рассмотрению. Бывшего чиновника допросили о том, что именно он считает халатностью.

— Вина не доказана, цели причинить ущерб, тем более детям-сиротам, не было. Возможно, мы формально отнеслись к принятию квартир. Для подтверждения актов все документы были представлены. Наверное, с моей стороны надо было более внимательно отнестись к приемке этих четырех квартир. Прошу суд принять справедливое решение и отнестись со снисхождением, если суд усмотрит в моих действиях нарушение закона, — ответил Хосоев на вопрос судьи и прокурора.

Судья ушла в совещательную комнату. Приговор озвучат 23 января.