«Самые расстрельные должности — муниципальные». Попова рассказала, зачем приняла Парк угольщиков в Чите и при чем тут Сапожников

Главу комитета городского хозяйства Читы Марину Попову в декабре начали судить за приемку Парка угольщиков, который сдали в 2020 году, а уже весной 2021 года он внезапно для чиновников превратился в болото. Попова на тот момент работала всего несколько недель, но стала главным фигурантом дела о служебном подлоге и превышении должностных полномочий. Она рассказала редактору «Чита.Ру» Андрею Козлову, в чем, по ее мнению, ее обвиняют, какую роль в этом сыграл бывший глава администрации Александр Сапожников и к какому решению суда она готовится.

Ниже приводится отредактированная расшифровка «Редколлегии» от 12 февраля.

— Сколько лет вам грозит по этому уголовному делу?

— Мне кажется, от 3 до 10 лет, если часть третья статьи 286 УК РФ (часть третья статьи о превышении должностных полномочий в данном случае подразумевает, что ее обвиняют в личной заинтересованности. — Прим. ред.).

— На чем строится обвинение?

— Основное обвинение строится на том, что не были внесены изменения в проектно-сметную документацию, не согласованы изменения с проектной организацией, поэтому якобы это является нарушением. Если прослеживать логику стороны обвинения, проектно-сметная документация (документ, который описывает всё, что должно быть сделано на строительном объекте. — Прим. ред.) была недостаточно качественно подготовлена — не была учтена обводненность территории, подвижность грунтов, не предусматривалась дополнительная отсыпка.

Что обычно делают в таких случаях? Убирают грунт, подсыпают скальником, потом уже кладут асфальтовое покрытие либо обустраивают малые архитектурные формы (скамейки, урны, клумбы, детские площадки и другое. — Прим. ред.).

Почему-то, как мне кажется, не зная и не понимая, что такое проектно-сметная документация — да простят меня следственные органы и прокуратура — они [сторона обвинения] говорят о том, что не были внесены изменения и они не были согласованы с проектировщиком, поэтому принимать результат работ нельзя. Моя якобы ошибка в том, что я приняла результаты данной работы.

Скажу сразу, я пришла в середине ноября 2020 года, парк уже, в принципе, был построен, там стоял вопрос только о благоустройстве сцены. Мы конкретно обсуждали с Александром Михайловичем (имеется в виду Александр Сапожников, тогда он был сити-менеджером Читы, затем ушел на СВО, вернулся и стал депутатом заксобрания региона. — Прим. ред.), Мельниковым Михаилом Юрьевичем (директор ООО ПСК «Вымпел», которое занималась строительным контролем на объекте. — Прим. ред.) о том, как должна быть устроена сцена. Обсуждали, что она отличается от проекта, поэтому на неё нужно получить экспертное заключение, что сцена в работоспособном состоянии, не представляет угрозу жизни и здоровью людей. Только после этого была приемка работ.

Все решения по дополнительной подсыпке скальным грунтом, замене тротуарной плитки на асфальтовое покрытие, сокращению озеленения были приняты до меня. Можно сказать, что я уже пришла к результату. Результат внешний в декабре был неплохим. В тот момент парк для того микрорайона, для той территории выглядел неплохо.

Там были площадки для маломобильных детей. А когда ты приезжал и смотрел, что там шелухи от семечек по щиколотку, бутылки из-под алкогольных напитков в домике валяются, было неприятно.

Я считаю, что есть проблемы с территорией, есть проблемы с грунтом, но не надо забывать, что в 2020 году были обильные осадки, это был год наводнений. В Забайкалье тонули поселки.

— У нас тем летом 43 дня шли дожди в Чите.

— Наверное, на результат повлияло стечение обстоятельств, которое в ходе следствия никто не учитывал.

— Из ваших показаний следует, что принять парк вас заставил Сапожников. Так ли это?

— Надо же умышленно преступление совершить. Доказать в ходе следствия, что была какая-то коррупционная составляющая, не получилось. Собственно, должен быть какой-то другой умысел. В обвинительном заключении написано, что Попова из «личных соображений карьеризма»… То есть я в угоду Александру Михайловичу [Сапожникову] этот парк должна была принять.

На самом деле всё немножко не так.

Потому что есть в Гражданском кодексе такое понятие, как необоснованное обогащение. То есть, если подрядчик с согласия заказчика работ меняет виды и объемы работ, что, в принципе, предусмотрено 44-м федеральным законом (этот закон устанавливает нормы процедуры госзакупок и выполнений госконтракта. — Прим. ред.), а у нас Александр Михайлович [Сапожников], когда я пришла на совещание 22 декабря 2020 года, сказал, что его выполненные работы устраивают — с его согласия у нас поменяли плитку на асфальт, сократили озеленение, потому что бордюрных камней не хватает. У меня законных оснований отказать в приемке работ не было.

— Можно было уволиться.

— А смысл увольняться? Я человек с юридическим образованием, я обратилась к судебной практике перед тем, как подписывать, посмотрела, что у меня нет законных оснований отказаться от приемки работ.

— Почему?

— Потому что есть согласование руководителя.

— Устное?

— Устное. Если смотреть по документам, когда Евгений Гуцул подписывал дополнительное соглашение об увеличении использования скального грунта, там есть дефектная ведомость, в ней стоят подписи не только Гуцула и директора фирмы стройконтроля, там написано: «Утверждаю. Александр Сапожников». Кроме этого, перед тем, как принять парк, мне все говорили: «У тебя есть заключенный договор со стройконтролем». Я не строитель по образованию, я закончила мировую экономику и юриспруденцию. Да, я экономист со стажем в сфере ЖКХ, я понимаю производственные процессы, но эта стройка [Парк угольщиков] для меня была первая.

Мне говорили, что стройконтроль всё проверит и после подписи стройконтроля можно будет и подписывать. Мои подчиненные на тот момент в показаниях утверждали: «Попова говорила, что она будет подписывать только после подписи стройконтроля».

— Функции стройконтроля были у компании ПСК «Вымпел». Подпись ее директора есть?

— Да, заключение этой компании о том, что парк принимать можно, есть. По условиям договора предусмотрено, что они проверяют качество и объемы выполненных работ. Они проверили. Для меня это немного странновато, но теперь они мои якобы подельники. Я этих людей видела только тогда [перед подписанием контракта]. Больше мы с ними не пересекались.

На тот момент я просто не умела пользоваться «Гранд-Сметой» (программа, которая предназначена для автоматизации определения проектно-сметной документации. — Прим. ред.). Сейчас я знаю сметы, немножко в них ориентируюсь, но честно могу сказать, что этот опыт пришел после того, как нам выделили 390 миллионов рублей на благоустройство по программе «1000 дворов». Мы нашим комитетом узким кругом эти дворы благоустраивали. Тогда мне пришлось изучить все требования к укладке асфальта, понимать, что за чем идет, пересчитывать вручную на калькуляторе объем работ, которые подрядчики указывали в смете, и проверять их реальность. До этого у меня был стройконтроль, и я этим не занималась.

Потом, когда мы в 2022 году начали благоустраивать дворы и уже судились, оспаривали акт управления Федерального казначейства по Забайкальскому краю по проверке Парка угольщиков, а стройконтроль даже не явился в суд в качестве третьей стороны, я поняла, что, видимо, не очень эффективно тратить на него деньги. Всё равно заказчик отвечает за все работы. Все претензии ко мне.

Поэтому мы решили больше стройконтроль не заказывать, ходить с курвиметром (измерительное колесо. — Прим. ред.), измерять площади асфальтового покрытия, считать, сколько светильников повесили на той или иной территории. На тот момент я поняла, стройконтроль — не очень эффективный способ защиты чиновника.

— Давайте вернемся в декабрь 2020 года. То есть у вас было устное замечание Сапожникова, что парк можно принимать, у вас документы от стройконтроля в лице компании ПСК «Вымпел», что парк в порядке, и вы на основании этого приняли решение подписать эти документы?

— Да. В рамках уголовного дела есть одно письмо, на которое и опирается сторона обвинения. Я стройконтролю написала: «Прошу принять работы по сопоставительной ведомости». Так я сделала, потому что виды и объемы работы не соответствовали первоначальной смете, которая была размещена в рамках закупки. Например, установлено больше асфальта, насыпано больше скального грунта, исключены работы по ограждению, видеонаблюдению.

Они видят сумму, они видят, какую работу нужно сделать, и выходят на аукцион, снижая стоимость. Потом, когда с ним открываешь проектно-сметную документацию, говоришь, что ты должен сделать то, то и то, он на это смотрит круглыми глазами. Заметно, что он в первый раз ее увидел. Видимо, здесь была аналогичная ситуация.

Должность председателя комитета такая, что ты не можешь построить себе план на неделю и четко его исполнять каждый день, потому что каждый день что-то случается — тебе каждый день приходит по 10 писем из прокуратуры со сроком ответа до обеда, я не утрирую, со Следственного комитета. Все считают, что ты на работе сидишь, ничем не занимаешься, а тебя сначала на одно внепланово вызовут, затем на допрос куда-нибудь, потому что за все многоквартирные дома, за собак, за люки, в которые люди падают, за детей, ломающих ноги в общественных местах, отвечаем мы — комитет горхозяйства.

Ты приходишь, понимаешь, что тебе это надо сделать, но тебя постоянно переориентируют. Я проект прочитала только в рамках уголовного дела, потому что мне надо понимать, когда я буду давать показания, какие я должна была внести изменения в эту проектно-сметную документацию. А там вносить некуда, разве что в смету. Потому что там написаны общие фразы.

Получается, что и Бадасян (компания Меружана Бадасяна «Интеко-1» была подрядчиком по строительству парка, в январе его приговорили к четырем годам по обвинению в мошенничестве при благоустройстве парка. — Прим. ред.) не читал. А там есть несостыковки проектной части со сметной. Например, в проекте написано, что пандус должен быть стальной, а в смете был предусмотрен никелированный. Я видела, что он держал в руках текстовую часть проектно-сметной документации, а саму смету не смотрел.

Он, как указано в допросе Тихонова — это молодой человек, который делал для Бадасяна сметы, говорил Тихонову: «Составь мне акт выполненных работ». При этом никаких документов не дал. Тихонов, скачав с сайта госзакупок, взял локально-сметные расчеты и тупо переименовал их в акты выполненных работ. И принес. А там совсем не то, что было в парке.

Для того, чтобы мне принять виды работ, которые фактически существовали в парке, я и написала ПСК «Вымпел»: «Примите сопоставительную ведомость». Строители всё понимают, но для простых людей объясню — это ведомость, которая состоит из двух таблиц. В одной таблице мы минусуем всё то, что фактически мы исключили из выполняемых работ, а во второй указываем все виды работ, которые фактически выполнены. Мы виды работ не меняли, мы поменяли объем работ. Плюс на минус дает нам ноль. По этой сопоставительной ведомости, исключив всё то, что не сделано по проекту, но добавив всё то, что фактически лежит в парке, мы приняли проект.

Цель у меня была принять только то, что фактически сделано, и только в тех объемах, что они сделали, и только потому, что иначе у администрации было бы необоснованное обогащение. Других целей у меня не было. Я не могла предположить, что парк утонет в воде, вырастут камыши, как говорит Контрольно-счетная палата (КСП) Забайкальского края вместе с экспертом, который работал по договору со стороной обвинения. Я не обладаю такими познаниями и умениями — у меня были поручители в лице стройконтроля, судебные решения и слово руководителя о том, что всё сделано с его согласия и у него претензий к качеству нет.

— Давайте вернемся к формулировкам следователей. Они говорят о том, что вы приняли это решение из личных соображений карьеризма. Вы понимаете смысл этой формулировки? О каком карьеризме идет речь?

— Наверное, если интерпретировать, по моему мнению, я якобы должна была себя зарекомендовать как ответственный и исполнительный человек.

— Так вы же только пришли на должность. Парк построили до вас. Перед вами лежит бумага, которую надо либо подписать, либо уволиться. Правильно?

— Либо мотивированно отказать в ее подписи.

— Вы могли отказать в подписи?

— Оснований не было.

— Тогда не понятно, о чем говорит следователь, про личные соображения карьеризма. Вы понимаете, о чем речь идет или нет?

— Я не понимаю. Я могу сказать больше — у нас с Александром Михайловичем [Сапожниковым] были моменты, когда мы не обладали единой точкой зрения. Александр Михайлович это подтвердит. У нас были спорные ситуации, в чем-то я не соглашалась. Я человек, у которого всегда на всё есть своё мнение. Я либо его при себе держу, если это личные моменты, либо высказываю, если это рабочий процесс. Считаю, что я всегда своего руководителя, так как я заместитель, должна предостеречь от каких-то неправильных действий или предупредить об этом — это мои полномочия и обязанности.

— Давайте предположим, что вы тогда, в декабре 2020 года, знали всё, что вы знаете сейчас. Что бы вы сделали?

— Это сложный вопрос. Объясню почему. В целях личной подстраховки и уведомив всех руководителей — если бы тогда была Инна Сергеевна [Щеглова], она бы согласилась так сделать — я бы сделала так, чтобы подрядчики пошли взыскивать в рамках судебных разбирательств задолженность с администрации города.

А субсидия на парк была из федерального бюджета — больше 46 миллионов рублей. В этом случае Контрольно-счетная палата Читы, проведя проверку, сделала бы заключение, что Попова необоснованно нанесла ущерб именно муниципалитету. Тогда было бы другое уголовное дело.

— Вы говорите о том, что, согласившись на эту работу, сразу влетели в ситуацию, из которой нет безопасного выхода?

— У меня немного другая методика работы. Когда на наш комитет выделили 390 миллионов рублей для дворов, что в семь раз больше стоимости Парка угольщиков, я так всего этого боялась (имеется в виду первая приемка работ по благоустройству дворов в 2022 году. — Прим. ред.). Мы за подрядчиками ходили по пятам с линейками, с документами сидели неделю, всё пересчитывая.

Это уже был опыт Парка угольщиков — я надеялась только на свои глаза, свои мозги, насколько у меня ума хватит, пересчитать и найти за подрядчиков ошибки. В итоге всё проверили — там на 180 тысяч рублей замечаний. Считаю, что это математическая погрешность.

— Вы понимаете, почему в уголовном деле нет Александра Сапожникова?

— Александр Михайлович есть в качестве свидетеля, я думаю, он будет допрошен.

— Вы понимаете, почему следствие не рассматривает его как фигуранта этого уголовного дела? Ведь именно он давал распоряжения о приемке этих работ, и все эти работы проводились, когда он был сити-менеджером.

— Я не буду комментировать решение следственных органов. Мне они не очень понятны.

— А вы понимаете, почему судят вас?

— Банально, но там стоит моя подпись. Хотя я человек, который в 2020 году работал в структуре РЖД, был заместителем по экономике и финансам, меня оттуда уволили по решению суда из-за конфликта интересов и предложили здесь работать. Я в тот момент просто позвонила Андрею Викторовичу Гренишину и сказала: «Если есть какая-то работа в администрации города, то я готова выйти и поработать». Но о том, что мне придется принимать Парк угольщиков, о том, что он там строится, я не знала.

— У вас нет ощущения, что вас судят, потому что надо кого-то судить?

— Мне было сказано, что 50 миллионов рублей потратили, а эффекта нет. Контрольно-счетная палата Забайкалья правильно отметила в допросе, что как таковой недостачи, хищения денежных средств, как кто-то пишет, не было. Объемы выполнены. Обязанность оплатить была.

Другой вопрос в том, что это не эффективное расходование бюджетных средств. Хотя, знаете, я не соглашусь с этим. Я не видела территорию до благоустройства, но, если смотреть фотографии, которые представлены в рамках уголовного дела как вещественные доказательства, там просто раньше было поле. Единственная благоустроенная дорожка вела к памятникам шахтеров, участвовавшим в Великой Отечественной войне. Сейчас есть асфальт, есть лавочки, которыми жители пользуются до сих пор — жаль, правда, что они дерево пускают на шашлыки, мы сами были свидетелями, как они жгут костры, есть сцена, на которой проводятся культурно-массовые мероприятия после того, как комитет культуры закрасил всю нецензурную лексику на сцене, убрали высохшие тополя. Были бы малые архитектурные формы, дети бы могли качаться на качелях. Есть освещение, которое горит по периметру, есть мост через реку Жерейку, которым люди ежедневно пользуются, чтобы перейти из одной части микрорайона в другую.

То есть товарная ценность у проведенных работ, если говорить научным языком, она всё равно есть. Благами — в кавычках при условии вандализма — жители пользуются до сих пор. К сожалению, не бережно жители относятся.

— Вас обвиняют в превышении служебных полномочий и служебном подлоге.

— Служебный подлог — это статья, которая мне вообще не понятна. Она подразумевает, что я самостоятельно должна была внести изменения в акт выполненных работ по объемам, и, в моем понимании, подделать документы, завысив стоимость. На экспертизе они выявили фактически не выполненные, но оплаченные виды работы. Поэтому и появился подлог.

Поэтому я спросила специалистов, которые работают в «Гранд-Смете»: «Может ли человек, который никогда не работал в „Гранд-Смете“, не имеет удостоверения о прохождении курсов, сам что-то поменять? Даже если эта система будет установлена на компьютере». Они говорят: «Нет».

— А превышение должностных полномочий понятно?

— Превысила, подписав акт приемки работ. Часть третья — это особо крупный размер. Почему-то у нас следствие говорит про 51 миллион рублей (полная стоимость контракта. — Прим. ред.), хотя я говорю о том, что есть вещи, благоустройство, которое до сих пор есть, они эксплуатируются и даже не украдены.

— Жестокий вопрос, но скажите, к чему вы готовитесь к душе?

— Вы знаете, я всегда по своей натуре готовлюсь, наверное, не к лучшему, а к худшему. Зная результаты экспертизы, я честно скажу, реальное ограничение свободы в данном случае чересчур жестоко.

Вообще я тот человек, у которого есть похвальные листы с первого класса, у которого два диплома за шесть лет и который всегда отвечает за свои поступки и старается принимать правильные решения в своей жизни, поэтому я, конечно, не хотела бы иметь судимость, но, да простят меня судебная власть и надзорные органы, на справедливость я в этом деле не рассчитываю. У меня нет иммунитета, как у некоторых.

Если она будет, я буду благодарна за это людям, которые смогли разобраться. Мое личное мнение — я прошу извинений и у прокуратуры, и у Следственного комитета сразу — не могут юристы, которые не разбираются в федеральном законе № 44, которые не разбираются в строительстве, принимать решение, что люди в чем-то виновны. Достаточно много нормативно-правовых актов, на которые ссылаются и в обвинительном заключении, и эксперт на них ссылается, но там либо трактовка субъективная и не соответствующая судебным решениям, либо люди не понимают, о чем они говорят.

Журналисты заметили, что у нас Следственный комитет интересно формулировал вопросы либо включал в показания свидетелей те данные, которые они либо не знали, либо не могли знать, либо еще что-то. Люди разные бывают. Для кого-то приход в Следственный комитет — это уже шок. Вроде прочитал следователь, ты прочитал, что следователь записал. Вроде бы похоже на правду, ты подписываешь, а потом, когда сидишь в суде, слушаешь и понимаешь: «Я такого СНИПа не знаю, я на него ссылаться не мог». В этот момент людям становится очевидно, что это не твои мысли были на допросе, а эти мысли предложили. Вроде бы, думая о том, что следователь всегда говорит правду, ты согласился их записать и потом подписал, что с моих слов записано верно, мною прочитано. Ты не сразу это осознаешь, ты же не идешь туда со злыми, корыстными целями — кого-то в чем-то уличить, чтобы кого-то привлекли к уголовной ответственности. Понимаешь только потом: «Да, я тут наговорил. Не знал, да наговорил». Становится страшно.

Когда я шла на госслужбу — я же давно в органах власти — я всегда думала, что если ты деньги не берешь, то тебя невозможно привлечь к уголовной ответственности. А теперь я понимаю, что госслужащего привлечь к уголовной ответственности можно хоть за что. А муниципального служащего — вообще на раз. Самые расстрельные должности — муниципальные.

— Вы продолжаете работать и ходить на судебные заседания. Вам не хотелось ли бросить всё это и сказать: «Идите вы все со своим комитетом после всего этого»?

— Честно сказать, не хочется. Понимание, где что исправить, в части города есть. Я понимаю, что нужно в этом году Каштакское кольцо привести в порядок, потому что там всё страшно, клумбы какие-то непонятные, цветы не помогают быть ему красивым. Проспект Жукова — то же самое. В коммунальной сфере понимание есть, как переключить потребителей котельной Машзавода на источник ТГК-14. Понимаю, что в этом году неплохая динамика по ремонту муниципальных помещений в общежитиях, муниципальных квартирах, что эту работу надо продолжить, наращивать темпы.

Люди, наверное, скажут: «Какие результаты у Поповой? Всё равно всё в городе плохо». А они — результаты — есть. Конечно, они не в таких масштабах, как нам бы с Инной Сергеевной [Щегловой] хотелось.

Положительные результаты есть. Хочется продолжить эту работу. Я понимаю, что, когда придет новый человек, ему нужно будет в это вникать и ему нужно тоже на это время, чтобы понять, какие механизмы использовать, какие инструменты, наработать связи. Жалко результатов, которые я достигла.