Рожать в Чите страшно? Колонка о том, должен ли один случай что-то изменить

Это самое сложное и важное интервью с момента моего возвращения в «Чита.Ру». Спасибо Вике, которая отвечала на все глупые и беззастенчивые вопросы. То, как она держится - это, не знаю, что-то невероятное.

Виктории Безуленко из Приморья 24 года. В сентябре 2021-го на девятом месяце беременности она родила мальчика в читинском роддоме на Шилова. Сына сразу забрали в реанимацию с признаками тяжёлой асфиксии. С тех пор она видела Ярослава один раз. Он паллиативный пациент. Это значит, что мальчик медленно умирает. Вика собирается судиться с роддомом. Она считает, что такое состояние ребёнка — вина конкретного врача.

У меня в связи с этим текстом много эмоций и возмущение, которое связано с выбором реакции роддома полгода назад: она была никакой и, судя по рассказам, не сопровождалась попытками хоть как-то поддержать человека. Я всё понимаю про занятость и сложность работы врачей, про то, что через себя пропускать каждого пациента - невозможный труд. Я всегда с трепетом отношусь к докторам. И я не эксперт, чтобы делать заключения о врачебных ошибках или ошибках людских, но на уровне моего мировосприятия извинения или хотя бы попытка выйти на разговор - это важно. Это не всегда про признание вины, но про признание ответственности и умение сопереживать.

Справедливости ради, у меня лежит в запасе много приятных и добрых историй и про роддом на Шилова, и про перинатальные центры. В том числе про опыт родов у заведующей отделения, которая вела героиню статьи. Я бы не ставила диагноз Чите: рожать негде.

И рожать есть с кем. Есть чудесные гинекологи, акушеры и неонатологи, которые выхаживают малышей.

Из того, что сейчас действительно важно: надо как-то систему развернуть в сторону солидарности человеческой и женской. И не большую систему, а маленькую, локальную. В Чите. В отдельно взятом роддоме на Шилова.

Чтобы, когда девочка в первых родах мучается от боли в схватках, подошла акушерка и вместо назойливых вопросов про эпидуралку или комментариев «а мы как рожали 30 лет назад», сказала: «Потерпи, милая. Сейчас мы тебе эпидуральную анестезию сделаем, будет попроще. Ты сильная, ты такая умница». Не знаю, такое ли хотят слышать женщины, рожая детей. Но я бы не хотела, чтобы мне орали в ухо и чтобы мой маленький женский подвиг и терпеливость кто-то резко обесценил. И уж тем более, чтобы кто-то не уследил или выбрал какую-то неверную тактику. Или после всего ада перинатальных мук в итоге не увидеть своего ребёнка. Это страшно.

Я бы хотела поговорить с врачами роддома в честном и открытом диалоге о неприятных моментах тоже: о перинатальной смертности и травмах, о хамстве, на которое жалуются многие женщины, и довольно циничном и дурном отношении к матерям, о том, как часто они попадают в родзал с недолеченными инфекциями или недиагностированными заболеваниями.

Что нам вообще делать здесь в Чите? Как меняется система оказания помощи при родах? Почему нельзя найти хотя бы 5 минут, чтобы поговорить с той, у которой сын оказался в паллиативной палате?

Врачебная ошибка, кажется, одна из самых непростительных вещей. Это восприятие основано на вере в избранность профессии врача, в то, что в неё приходят исключительные люди. Но в итоге всё оборачивается тем же самым человеческим фактором: что я готов/должен сделать как врач, а что как человек? Нужно ли мне проявить сострадание или я не могу всё принимать близко к сердцу? Могу я что-то изменить тем, что скажу, или тем, что промолчу?

В нынешней реальности любая ошибка воспринимается с точки зрения морального выбора. Этот выбор определяет то, как меняются структуры, сообщества и люди внутри. И этот выбор - иногда единственное, что отделяет нас от черты, за которой уже действительно неважно, кто прав, а кто нет. За этой чертой всё стирается в порошок. В том числе сослагательные наклонения.

Говорят ещё, что партнёрские роды - это отчасти выход. Но такая возможность есть не у всех. А система и люди в ней могут стараться быть одинаково сопричастными к каждому. Безусловно сопричастными.

Или нет, Елена Юрьевна?