Вертолет со взрывчаткой и месяц наедине с лайкой. Как геологи исследовали Забайкалье

25 июня 1949 года постановлением Совета министров СССР было принято решение о создании Читинского геологического управления. Хотя формальным днем рождения ЧГУ стало 28 июня, когда был подписан приказ министра геологии, забайкальские геологи отмечают именно первую дату.

В актовом зале здания на улице Амурской, где сменились десятки табличек, собрались несколько поколений геологов, исходивших, ископавших и изучивших край вдоль и поперек.

Краткую историю управления напомнил Игорь Бизяев — руководитель регионального отделения геологического общества.

— После создания ЧГУ в Забайкалье стал формироваться коллектив геологов, буровиков, разведчиков, рабочих. Преодолевая трудности, они открывали новые месторождения, расследовали уже известные. Появилась даже особая, читинская школа геологов, известная не только в СССР, но и за рубежом, — сказал он и начал награждение геологов.

Внимание в зале привлекает пожилой мужчина, который комментирует выходящих за наградами седых мужчин и женщин: «На преддипломной практике у меня работал, помню-помню его».

Евгению Алексеевичу Зайкову накануне исполнилось 90 лет — он старейший геолог «Читагеологсъемки». Близость дат он называет удачей — юбилеи с родным управлением празднует одновременно.

— Я проходил практику в этом управлении, в партии — забыл ее название — на границе с Монголией. Начальником партии был Витюк, старшим геологом — Аскасинский. На съемке я проработал всю жизнь. Начинал с Аянской экспедиции, а с 59-го года работал в Читинской. Прошел край начиная с Красночикойской тайги до Могочи. А дальше появился новый вид работ — аэрогеологическое картирование. Было прямое указание министерства этой работой заниматься. Мы начали съемку южнее Транссиба — от Чикоя до Сретенска. Затем взялись за север, в два приема отработали. Забайкалье я знаю чуть лучше, чем собственную квартиру. Сейчас смотрю: очень многие заслуженные товарищи начинали у меня. С кем только не сталкивались на просторах Забайкалья. Много друзей приобрел, некоторых уже нет, кого-то я позабыл, — вспоминает Зайков.

Во время празднования звучит удивительная фраза: «Золотой век забайкальской геологии». Геолог Владимир Павлык поясняет, что этот период не связан с золотом.

— В конце 50-х — начале 60-х прибыла большая группа геологов в ЧГУ. Мы, кстати, не принимаем никаких других названий: ПГО, ФГО и так далее. ЧГУ и точка. Это были геологи по призванию, с появлением которых начался расцвет геологических поисков, разведки, съемки и прочих работ. Тогда были открыты крупнейшие месторождения: нашли уран в Краснокаменске, медь на Удокане, полиметаллические залежи в Жирекене. Всех не перечесть. Многие месторождения были известны в XVII–XIX веке, ведь первое наше российское серебро добыто в Забайкалье. Потом руду проанализировали и нашли в ней золото. Добывали и свинец, который России был нужен для обороны — на пули и ядра. Некоторые полезные ископаемые добывали даже в XVII веке — в районе Широкой в Газимуро-Заводском районе сохранились печи для выплавки руды. Но мы, к сожалению, не всегда умеем хранить наследие, — говорит Павлык.

На этот золотой век пришелся пик разведки Удокана, начало разведки на Чинейском месторождении. Геология повлияла и на строительство Байкало-Амурской магистрали.

— Ведь не будь этих месторождений, то магистраль прошла бы как тот самый газопровод — мимо Забайкалья. Но и БАМ сыграл огромную роль — во время его строительства были вовлечены в разведку многие месторождения. О них знали, но знать и изучать — это разные вещи. Есть там полезные ископаемые, но сколько? Для этого надо было бурить, копать, исхаживать. И всё это делалось, — отмечает геолог.

Чем же привлекло Забайкалье специалистов? Владимир Павлык на этот вопрос отвечает издалека, предупреждая, что каждый кулик свое болото хвалит.

— Моя родина — Западная Украина, сожалею о том, что там сейчас происходит. Трагические события там были и в начале войны. После оккупации Львова фашисты расстреляли большую группу местной интеллигенции и повторили расправу в начале 1943-го. В 1944 году Львов освободили, но местные вузы оказались оголены. Поэтому было принято решение привлечь кадры со всего СССР. В частности, на геологический факультет отправили профессора Евгения Лазько с Алдана, с Восточной Украины — профессора Евгения Лазаренко, он позже стал ректором. Приехали академики Олег Вялов и Владимир Соболев, — вспоминает геолог.

Он начал учиться в 1959 году. Факультет тогда был маленький — на курс набирали 45–50 студентов. Самой многочисленной была специальность «геологическая съемка», на нее приходилось 20 студентов. Забайкалье, хоть и было родиной первой геологической карты России, во многом оставалось белым пятном. Поэтому корифеи геологии из Львова начали исследовать далекий регион.

— Хорошо знали, условно говоря, юг — полосу от Чикоя до Сретенска. А севернее Транссиба была неизвестность. Туда попадал так называемый гнилой север, это существующий, но не общеупотребительный термин — болотистая тайга от Могочи до Витима. Более-менее была изучена северная территория, так называемая зона БАМ. Когда стране в середине 40-х потребовался уран, ученые прибегли к методу актуализма. На похожих территориях, как правило, встречаются одни и те же полезные ископаемые. Пришли к выводу, что Забайкалье похоже на Канаду, богатую полезными ископаемыми, в том числе ураном. Дали заключение — надо обследовать север региона. Тогда было всё просто — был народ с 58-й статьей (контрреволюционная деятельность, в том числе измена родине, шпионаж), содержащийся в лагерях. Заключенных перебрасывали легко, в Чаре создали место, перегнали пешком туда заключенных из Могочи, построили аэродром для самолета Ли-2, который еще назывался «Дугласом». Уран искали примитивным методом — сделали прибор на основе счетчика Гейгера, и пилоты летели на низкой высоте, выписывали рельеф. А это горный район — попробуй там выпиши, большой риск был. Но так были найдены месторождения. Очень хорошо про это написал журналист из Чары Анатолий Снегур, — говорит Владимир Павлык.

Тогда же шло обследование Удокана. При обследовании территории для будущей магистрали нашлись уголь и железо.

Корифеи поехали на геологические работы, студентов привлекли в качестве рабочей силы. Одни приезжали на сезон, другие пустили корни. Павлык — живой пример

— Мой научный руководитель Дмитрий Петрович Резвой был специалистом по Тянь-Шаню. Он мне говорил: «Не езди ты в это Забайкалье, там одни граниты — это пустота, стройматериалы. Поезжай на Памир и увидишь настоящую геологию». Но у меня был дух противоречия. У нас сложилась студенческая компания на почве охоты, рыбалки и путешествий. Мы договорились ехать на Памир, а у меня где-то что-то кольнуло: поеду в Забайкалье. Приехал в отпуск наш выпускник Игорь Турчинов и спросил: «Ты знаешь про Удокан?» — вспоминает Павлык.

Про Удокан он знал, поэтому по просьбе руководившего геологической партией Турчинова собрал группу. Попав на север Забайкалья в первый раз, «влюбился, как пацан в девчонку».

— У меня было три производственные практики. Можно было первую пройти на Чукотке, вторую — на Памире, третью — в Заполярье. Союз огромный, поезжай куда хочешь, нам оплачивали билет, зарплату платили, а университет еще и стипендию. Но я как попал на Удокан, так и остался. Меня звали на Итуруп, на Шикотан. А я попал в эту партию — там вот такие ребята. На вторую практику я поехал уже не рабочим, а техником. На третью, преддипломную, ехал на Удокан как домой, — вспоминает Владимир Николаевич.

Приехав в Забайкалье 62 года назад, Владимир Павлык открыл в Забайкалье много месторождений. Некоторые из них, как он говорит, не начнут разрабатывать даже и при его внуках. Но три месторождения стали для него главными.

— Один из геологов, возвращаясь с сезона, в районе Чины нашел глыбу с вкраплениями меди, других металлов. Весила она килограммов 20, если не ошибаюсь, но геолог забрал ее и вручил главному геологу Удоканской геологоразведочной экспедиции Эдуарду Гринталю. Глыба лежала на столе, и всё управление бегало любоваться, так как она вся сверкала, блестела, по ней шли голубые и зеленые вкрапления окиси меди. Гринталь отправил на разведку меня с тремя рабочими и вертолетом, полным взрывчатки. И вот мы — четверо мужиков и собачка лайка — выбросились в начале июня. На горах еще лежал снег, мы быстренько соорудили склад для взрывчатки, подлатали старое зимовье, там же была хорошенькая банька. Устроились мы прекрасно и начали работу. Поднимались в горы каждое утро. Трое загружались взрывчаткой, четвертый — дровами и продуктами. Деревьев в горах не было, а воды чистейшей, почти стерильной, сколько угодно. Первые разы мы поднимались за 2,5 часа, потом за два, а потом и вовсе за полтора, — для седого и степенного Владимира Николаевича, кажется, это одно из главных приключений жизни.

Геологу надо было найти контакт рудных пород с вмещающими. Несколько канав, сделанных взрывами, оказались «пустыми», но затем пришла удача.

— Я как сегодня помню этот день. Горняки ушли наверх, я остался что-то дописывать, потом набрал дров и пошел за ними. Прихожу, они сидят, курят, хитро улыбаются: «Пляши». Повели меня на канавы, а там чудо — канава вся переливается, как тот образец. Больше мы руду уже не теряли — зацепились. В конце сентября у нас кончилась взрывчатка, начали кончаться продукты. За сезон к нам три раза приходили люди, Гринталь, Владимир Чечеткин — по моей просьбе он припер 45 банок сгущенки, и с рюкзаком оленины наведался наш рабочий Володя Сангалаев, который из оленеводов ушел рыть канавы. Не было ни почты, ни переписок. В сентябре рабочие затосковали — взрывчатки нет, работы нет. Запросились домой. За три дня они наготовили мне дров, взяли документы и ушли, чтобы сказать, что работы закончены и мне надо вертолет. Больше месяца я жил с собачкой, не зная, почему меня не забирают, дошли работники или не дошли, может, война уже началась, — погружается в воспоминания Павлык.

У него не было тогда ни приемника, ни рации. Только семиструнка, капканы и мелкашка. В ожидании он ставил петли на зайцев, стрелял непуганых куропаток. К концу октября прилетел Ми-4. Задержка произошла, потому что на Калакане разбился такой же вертолет. Погибли пилоты, геологи и рабочие. Пока шло расследование, полеты прекратили.

— Это открытие я считаю самым большим в своей жизни. Разведка затем там шла вовсю. В 2005 году мне пришло приглашение на празднование 40-летия Чины. Прием был потрясающий — спустя столько лет увидеть эти места. Там всё изменилось, канав моих уже не было, но месторождение жило. По горе проложили дорогу, так что шли мы уже не пешком, а ехали. Уже начали отсыпать площадку под ГОК, поселок построили, отпраздновали, а через полгода я узнал, что финансирование прекратили, — констатирует Владимир Николаевич.

В 2005 году уже сидевшего на пенсии Владимира Павлыка побеспокоил руководитель «Востокгеологии» Геннадий Шевчук. Между ними состоялся такой диалог.

— Знаешь, чем мы занимаемся?

— Конечно, знаю.

— Так чего ты не приходишь?

— А на хрена я вам сдался? Глаза не видят, нога болит, по горам ходить не могу.

— Да ты мне не ходить нужен. У меня для маршрутов молодежь есть, но ее учить надо.

Павлык согласился и еще 15 лет отработал в геологии. Но дал себе зарок.

— Я был свидетелем первой буровой скважины — мы вместе с Алексеем Кузнецовым ее задавали. На 15-м метре она вошла в сплошные руды. Потом нам построили поселок в Газ-Заводе, там уже были шикарные условия — никаких палаток. Оттуда ездили на машинах на канавы, на скважины. Позже начали строить железную дорогу, начали обустраивать площадку под ГОК, и он вырос буквально на глазах. В день его запуска я написал заявление, как и обещал себе. На память досталась мензурка с концентратом, — говорит Владимир Николаевич.