Выброшенный из жизни

Андрей Стрункин вот уже год живёт в гараже. Ест «Роллтон», на который зарабатывает, тут же моя маршрутный микроавтобус. Хозяин гаража и владелец машины, узнав о том, что парню некуда идти, разрешил здесь жить. В гараже холодно так, что после 10 минут там замерзают руки, хочется спрятать диктофон и закутаться в тёплое покрывало. Но покрывала нет.

- Я его встретила рядом со Сбербанком, который находится здесь, в посёлке КСК Читы, около 12 ночи. Он мне показался намного младше, лет 13-14. Моему сыну 15, и он в два раза больше его. Андрей был на велосипеде. Смотрю, что добродушный такой. Выхожу обратно, и у меня мысль: «Почему ребёнок находится здесь в такое время?». Заговорила с ним. Он говорит: «Я катаюсь». «А почему не дома?». Отвечает: «А у меня нет дома». Так у нас разговор и завязался, - рассказывает Александра.

Увидев, как живёт Андрей, она позвонила Анне, своей знакомой, которая и сообщила о сироте в редакцию «Чита.Ру».

Детдомом 19-летний Андрей Стрункин называет коррекционную школу-интернат в городе Могоча, куда попал в 10 лет после смерти матери.

Его детство прошло в Чите, в посёлке КСК. Рассказывает, у него есть старшая сестра. Обратившиеся к журналистам женщины говорят, был и младший брат, которого вроде бы как не стало после смерти матери.

- Мама умерла, когда мне было 9 лет. Сначала я жил в детском доме здесь, в Чите. Потом, когда мне было 10 лет, меня отправили в Могочу, - рассказывает подросток. - Отец у меня был.

- Помнишь его? – кивает.

- Куда делся?

Молча пожимает плечами:

- Не знаю. У меня есть старшая сестра, но я с ней вообще никак.

- Не общаешься?

Мотает головой.

- А после детского дома виделись с ней?

- Когда я приехал сюда учиться, увиделся с ней раза два-три, и всё. Она не приезжала. Живёт здесь, где-то по пьяной дороге. А где именно, не знаю.

- У неё есть свой дом? Семья?

Кивает.

Журналиста и фотографа Андрей не ждал, поэтому, отвечая на вопросы, наспех надевает на босу ногу ботинки, сидя на грязном старом матрасе, лежащем на автомобильных шинах. Ничего, кроме смятой старой простыни и подушки в серо-чёрной от грязи наволочки, на постели нет – пока холодно, мыться здесь негде.

По данным министерства образования Забайкальского края, Андрей окончил школу-интернат в Могоче в 2015 году, после чего поступил в читинское ПУ №12, поселившись в общежитие при училище. Отучился на десятимесячных курсах на столяра-строителя. По данным училища, за ним было закреплено жильё по улице Космонавтов на КСК.

- У нас есть данные социального педагога, что он там проживал, - уточнили в пресс-службе министерства.

В министерстве уточнили, что вопрос о том, были ли на счетах у Андрея средства, их объём и то, кто и когда их снимал, необходимо уточнить в отделе опеки Черновского района Читы. Из районного отдела опеки меня перенаправили в отдел опеки Читы, где сообщили, что информацию о наличии средств на сберегательной книжке Андрея Стрункина необходимо уточнять в министерстве образования Забайкальского края. Круг замкнулся.

Мы стучимся в новую металлическую дверь, за которой – тишина.В этой квартире он жил с мамой, когда был маленький.

- Стрункин? Андрей? Нет, не помню, - останавливается на выходе из подъезда соседка сверху.

- Может быть, дядька был на работе, - объяснит Андрей позже, когда мы приедем к нему в гараж. - Я туда приходил. Сначала-то я жил в общаге, и социальный педагог показала, где моя квартира. Я пришёл, поговорил с ним. Потом он мне сам позвонил. Говорит - приди, поговорить надо. Я пришёл. Он сказал: «Ладно, живи пока», - и я остался. А потом не мог заплатить за квартиру, за свет, денег не было. Работы нет, ничего нет. И всё, он начал выкидывать мои вещи. Сказал: «Если будешь жить, плати 800 рублей каждый день, будешь ночевать». Я говорю: «Какие 800 рублей?».

На вопрос о том, какие деньги он получил, окончив школу-интернат и профучилище, Андрей отвечает, что сберегательные книжки у него были. Из школы-интерната их с пакетом документов переслали в училище.

- Потом они мне все документы отдали, но там всё по нолям. Никаких денег я не снимал, - утверждает он.

- Мёрзнешь ты тут? – я ёжусь от холода.

- Здесь холодно, да. Но мёрзну редкий раз, - у Андрея есть немного одежды, которую, по всей видимости, ему отдали.

Мы ищем в гараже градусник, чтобы посмотреть температуру, но найти его не можем.

- Ел сегодня?

- Сегодня нет ещё, денег нет, - на низком столе – пустая кружка. Около «кровати» - пустая железная миска. - А так я тут «Роллтоном» питаюсь.

- А «Роллтон» на что покупаешь?

- Я как-то познакомился с женщиной, дядька еёшний мне платит за то, что я мою его машину. Он разрешил мне жить прямо здесь.

Пока Андрей ищет документы, Анна, которая, узнав историю Андрея от приятельницы, позвонила журналистам, шепчет: «Есть детдомовские такие напористые, а он не такой. Неприспособленный. Не знает, что со своей жизнью делать, куда идти».

Велосипед, на котором его увидела Александра ночью, стоит тут же в гараже. Это велосипед хозяина гаража, на которого сейчас за «Роллтон» и матрас в гараже работает Андрей.

Когда я начала звонить в различные ведомства, которые так или иначе касались судьбы Андрея, там удивлялись: почему не обратился в полицию, в городскую администрацию или в отдел опеки Черновского района Читы, когда его выгнали из его же квартиры?

А смотришь на мальчишку – иначе его и не назовёшь – и понимаешь: не пойдёт такой воевать и бороться. Привык быть никому не нужным. Привык быть один. И не разучился уважать себя и улыбаться людям даже в гаражном холоде, согреться в котором можно, лишь свернувшись в клубок на грязном матрасе.