Дело было в октябре, кажется, десятого года. Мне случилось по служебной надобности побывать в Дульдурге. Погоды были наши, октябрьские, то есть противоречивые.

Однажды даже пошел густой снежище.

Снежные хлопья на увядающих, но ещё ярких красках осени дают интересные цветовые сочетания и занятный калейдоскоп форм.

Но солнышко тоже баловало.

В дульдургинской степи под голубой чашей вечного неба Азии располагаются памятники древних кочевников, которые населяли этот благословенный край за тысячи лет до нас, многогрешных.

Они немногословно напоминают, что мы здесь не первые.

И, может, не последние.

Зато при этом я счастливо оказался на попечении приветливого потомка свирепых конников хана Чингиса - местного жителя Юрия.

Несмотря на славянское имя, Юрий был и, - дай ему Бог здоровья, - остаётся крепким агинским бурят-монголом.

Должностью я не вышел, и – «Восток – дело тонкое» – местное начальство было ко мне по региональной табели о рангах подчеркнуто прохладно.

Отчего гостеприимный, но весьма ограниченный в средствах Юрий немного фрустрировал.

И по мере сил компенсировал лёгкое восточное пренебрежение к бледнолицему партайгеноссе и отсутствие ништяков рассказами о местных достопримечательностях.

В его обстоятельных повествованиях центральное место занимал, понятно, Алханай.

Однажды он свозил меня в это волшебное место.

После алханайского приключения во время вечернего чаепития возникла некоторая пауза, поскольку почти всё до этого услышанное было уже увидено.

Верилось с трудом, но у нас в чужой монастырь со своими представлениями об удивительном не ходят. Особенно после осады и взятия монголами города Владимира в 1238 году.

И я не пошёл.

Но виду, очевидно, невольно подал. На что Юра возбудился, требуя поехать с ним навстречу приключениям и впечатлениям, если не тотчас на ночь дульдургинскую глядя, то непременно завтра.

На завтра мы пораньше высвободились из «авгиевых конюшен» забайкальской политики, и Юра отважно повёз меня прямо на северо-восток.

Отважно, потому что просёлок был проложен так, чтобы на нём сгинули неприятельские танки, коли гад-неприятель опять решится на попытку отнять у нас неотъемлемое.

Путь был тем более непроходимым для легкового драндулетика Юры. Но он вёл полудохлого гад-японского друга с неумолимой решительностью внука Чингис-хана царевича Байдара, когда тот вешал люлей Генриху II Благочестивому в битве при Легнице.

По дороге туда мы оторвали выхлоп, а на обратном пути вообще пробили картер, но эта баталия закончилась полной победой бурят-монголов.

Урочище Саханай оказалось довольно красивой грядой с редкими тоненькими лиственницами на склонах и множеством причудливых гранитных скал-останцев на вершинах. Целью нашего паломничества оказалась двуглавая горка, распадок перед которой зарос пожелтевшей высокой травой.

Жёлтый сильно обогатил пространство местной цветовой палитры, но никаких ладоней в скале с дороги мы не разглядели, двинувшись через долинку в направлении примерно между вершинами по неуверенной команде Байдара-Юрия, который сам не помнил точно, где располагается предмет нашего интереса.

Подъём на своих двоих через бурелом по довольно крутому, неровному и покрытому высохшим до недружелюбия разнотравьем склону. Путь то и дело преграждают сухие стволы лиственниц, не выживших в зыбком устройстве здешнего мира.

Это не предполагает частое запрокидывание головы, чтобы глянуть, а где же там впереди обещанное чудо забайкальского света.

В какой-то момент Юра прервал наше сосредоточенное сопение криком: вот же она, я же говорил! Я поднял голову, и - ё! Передо мной у самого подножия огромный гранитный валун высотой метров, может, пять с отчётливым рельефом человеческой ладони. С необходимыми анатомическими подробностями.

Мистика.

Гранитная ладонь на склоне Саханая раскрыта и повернута пальцами вверх, словно показывая силу добра.

Нерукотворный изыск сложносочинённой геоморфологии Саханая. Который мне, человечку слабому, так хочется принять за невербальное послание всевышней защиты.

- Шаманы говорят, не ходить сюда, - Юра сделал большие глаза и стал говорить возбуждённым полушёпотом, словно те шаманы были недалече. С эзотерическим энтузиазмом ковал потустороннее железо, пока оно было так загадочно. У этого места будто особая энергетика, это вроде обиталища духов, - он внимательно следил за моей реакцией.

Глядя с того места на левую вершинку, можно было подумать, что кто-то обильно капал сверху расплавленным гранитом, поскольку как-то иначе сформировать такой рельеф, думается, не получится.

Я попробовал собрать мысли. Убедился, что собирать нечего. Вынужденно ухватился за иронию.

- В этом месте, думаю, может находиться портал таинственной страны Даурия, через который устанавливается связь с высшим разумом, - подкачал я малость атмосферы непостижимого. Шаманы из человеколюбия переживают, что мощная энергетика юрских, прости, Юра, за невольный каламбур, гранитов, - может негативно воздействовать на нашу с тобой неокрепшую психику.

- Портал? - переспросил Юра неуверенно и недоверчиво. Похоже, в опасениях шаманов отчасти была сермяжная правда.

- Да, я тоже увлекаюсь эзотерикой. Тут, видимо, где-то поблизости портал, вход в Шамбалу. Знаешь, дальше не пойдём, я нынче не готов к встрече с духами.

- Да и не надо, мы же пришли уже, - тут он снова оглянулся.

- Ты не слышал, над этой горой НЛО не появлялись?

- НЛО? Сань, ты чё, тролишь меня, уфолог задрипанный?

- Да место больно невероятное.

Вопросы копились.

В вышине безмолвно кружила большая птица.

Юра пояснил, что это, видно, здешний хозяин. Приглядывает, чтобы мы у него ничего не стырили и не напакостили.

Да, за нами глаз да глаз...

Я включил свой старый гад-японский Olympus. Хозяев надо уважать, но этим не напакостишь.

Под вечным синим небом Азии мы двое, русский и бурят, нерушимая национальная основа социального мира и региональной идентичности в полной тишине и уединении искали ответов, душевного мира и уверенности.

Тихо хлопало зеркало фотика.

Небеса молчали.

И только гад-американский Google в смартфоне с интеллектуальным сальеризмом был в пионерской готовности демонстрировать эрудицию относительно невербального языка жестов.

Выяснилось, что в буддистской традиции, - а к какой ещё традиции нам, Господи, обращаться в этих горах под Дульдургой? - есть понятие «мудра».

Это - выражение божественных сил при помощи рук. Вертикально поднятая открытая ладонь олицетворяет благословение и соответствует мудре «абхая» (от санскритского «бесстрашие»).

Жест устранения страхов, он символизирует божественную защиту, помощь и сострадание.

- Абхая? Это Абхая-мудра? Здесь?.. - живо переспрашивал Юра, заглядывая в мой смартфон, - ничё се, и впрямь похоже!

- Да, похоже, Абхая-мудра. Здесь. А где ей ещё быть-то, сам посуди.

- Что это значит-то, Сань?

- Значит, думаю, не ссыте, парни, всё у вас получится. Послание нам с тобой такое, - командующий туменом смотрел на свою русскую пехоту в лёгком недоумении. Да, Юра, не смотри на меня так, это же санскрит, а на нём слово не воробей, особенно у нас в Азии. И поехали уже домой, вечереет и дома ждут.

- Да... Ждут они... Поехали... Если тачка заведётся... - мой темник поднял голову, бросив взгляд туда, где беззвучно кружилась птица.

Гад-японская машинка завелась, родная.

Вот зачем мы были здесь. В уединённом и загадочном месте под Дульдургой на склоне горы Саханай мать-природа расположила уникальный гранитный памятник в форме буддистского жеста благословения. А мы с Юрой теперь вроде как русско-бурятские посвящённые.

Правда, не без помощи гад-американского Google.

Но, во-первых, Google как и мы, многогрешные, тоже часть матери-природы, мало ли в ней гадов-то.

(А, во-вторых, мы никому не скажем, а те, кому положено, и так знают.)

На обратном пути, несмотря на приключения бездорожья, мы оба отметили положительную энергетику Саханая. Это, пишут, сильный геосаногенный район.

Как бы это не отдавало мелодрамой, у меня там было ощущение освобождения от накопленного негатива и стресса.

На душе притихло маленько.

Абхая-мудра, одним словом.

Санскрит, между прочим.