«Власть нужно менять так же, как и пелёнки, и по одним и тем же основаниям»
Разговор о демократии, Путине и Навальном, Осипове и Сапожникове, Крыме, бездомных собаках и не только — с общественницей Мариной Савватеевой.
— Мы находимся на площади Ленина, вы практически всегда здесь отстаиваете свою гражданскую позицию. Я вас впервые увидела зимой, когда были митинги в поддержку Навального. Почему вы выходите на них?
— Я так привыкла жить. Мой расцвет жизненный пришёлся на времена перестройки, мы тогда зарядились огромным оптимизмом, поверили, что можем сами определять свою жизнь, ну и плюс воспитание в семье. Я до сих пор живу с тем, что это мой город и моя страна, что мы здесь власть и мы наделяем полномочиями тех людей, которые её осуществляют, поэтому от нас всё зависит. Когда люди обращаются ко мне по каким-то вопросам, я говорю: «Если много людей одновременно чего-то захотят, они обязательно это получат».
— То есть ваша позиция сформировалась в тот момент, когда в стране произошёл кризис?
— Тогда как такового кризиса не было, мы жили в абсолютно закрытом обществе. Вот говорят, при социализме было бесплатное жильё, но только его надо было безропотно ждать 10-15 лет, а до этого жить в общежитии на большой общей кухне. И ты ничего не мог изменить, и многое зависело от того, на каком ты работал предприятии. У человека было очень мало развилок. А перестройка изменила это.
— Я так привыкла жить. Мой расцвет жизненный пришёлся на времена перестройки, мы тогда зарядились огромным оптимизмом, поверили, что можем сами определять свою жизнь, ну и плюс воспитание в семье. Я до сих пор живу с тем, что это мой город и моя страна, что мы здесь власть и мы наделяем полномочиями тех людей, которые её осуществляют, поэтому от нас всё зависит. Когда люди обращаются ко мне по каким-то вопросам, я говорю: «Если много людей одновременно чего-то захотят, они обязательно это получат».
— То есть ваша позиция сформировалась в тот момент, когда в стране произошёл кризис?
— Тогда как такового кризиса не было, мы жили в абсолютно закрытом обществе. Вот говорят, при социализме было бесплатное жильё, но только его надо было безропотно ждать 10-15 лет, а до этого жить в общежитии на большой общей кухне. И ты ничего не мог изменить, и многое зависело от того, на каком ты работал предприятии. У человека было очень мало развилок. А перестройка изменила это.
— Если так, то почему у большинства людей к Горбачёву совершенно другое отношение? Люди считают, что он, наоборот, развалил страну.
— Это пропаганда, я знаю, что это такое. Вот была советская пропаганда, нам говорили, что хорошо, что плохо. Сейчас мы фактически вернулись к этому — работает огромная машина пропаганды. Если вы были на массовых мероприятиях Навального, то вы помните, как всё это происходило и как подавалось. Чуть ли не массовые беспорядки, какие-то агенты иностранные, кого-то заманили, молодёжь совратили и притащили. Абсолютная дезинформация. Я думаю, что то же самое произошло с Горбачёвым. Так как был ещё огромный конфликт с Ельциным.
Горбачёв, конечно, великая личность, масштаб которой можно увидеть только на большом расстоянии, он нам дал это ощущение свободы, что ты сам определяешь свою жизнь, от твоего выбора зависит и жизнь страны.
Марина Савватеева
О свободной прессе
Я застала тот период, когда была свободная пресса, это началось в период перестройки. Все изменения в стране произошли благодаря свободной прессе. Люди стали рассказывать и про репрессии, и про то, что творится в экономике, и какой у нас старческий геронтологический бомонд в политбюро. Но сейчас мы скатываемся вниз, я уже много лет не смотрю телевизор. Нам говорят, что информации полно, вы её можете добывать, но это труд, это работа журналистов. Они просеивают кучу материала и исходя из своей позиции и позиции издания эту информацию аккумулируют, анализируют и дают.
О Ельцине и Путине
— А как вы оцениваете фигуру Ельцина в истории страны? Он в общем-то про демократию, но то, как он получал власть, не совсем с этим ассоциируется.
— Как он получал власть, там как раз про демократию. Ельцин стал председателем Верховного Совета РФ будучи избранным сначала на съезде депутатами, а затем в очень тяжёлой, конкурентной и настоящей демократической борьбе.
Я была доверенным лицом Ельцина на этих выборах, мы организовывали здесь работу в его поддержку, но так как у нас регион был периферийный, он здесь не победил, но было много людей, которые на огромном энтузиазме приходили, приезжали и спрашивали, чем они могут помочь.
Ельцин, как практически все крупные политические фигуры, очень противоречивый. Для меня есть два Ельцина: в начале 90-х, который опирался действительно на настоящих демократов, учёных, прогрессивных людей, и Ельцин в 96-м — совершенно другой человек. В какой-то момент он кардинально поменял своё окружение, рядом с ним появилось очень много людей из бывшего КГБ. Я думаю, что вот это окружение и некоторые человеческие пристрастия сыграли свою роль.
Мы приход этих людей почувствовали и здесь. С 91 по 93 год вся наша демократическая тусовка читинская проводила заседания в представительстве президента на Амурской, 68. В один прекрасный момент Сергей Николаевич Самойлов [в 1991–1993 годах – полномочный представитель президента Российской Федерации в Читинской области - ред.] сказал, что уходит и представит новую кандидатуру. Мы, конечно, думали, что это будет Валентин Александрович Болтян, человек с демократическими принципами, писатель. Но нам привели человека из КГБ. После этого мы сказали, что с таким представителем президента сотрудничать не будем. Позиция у нас была однозначная.
Я была доверенным лицом Ельцина на этих выборах, мы организовывали здесь работу в его поддержку, но так как у нас регион был периферийный, он здесь не победил, но было много людей, которые на огромном энтузиазме приходили, приезжали и спрашивали, чем они могут помочь.
Ельцин, как практически все крупные политические фигуры, очень противоречивый. Для меня есть два Ельцина: в начале 90-х, который опирался действительно на настоящих демократов, учёных, прогрессивных людей, и Ельцин в 96-м — совершенно другой человек. В какой-то момент он кардинально поменял своё окружение, рядом с ним появилось очень много людей из бывшего КГБ. Я думаю, что вот это окружение и некоторые человеческие пристрастия сыграли свою роль.
Мы приход этих людей почувствовали и здесь. С 91 по 93 год вся наша демократическая тусовка читинская проводила заседания в представительстве президента на Амурской, 68. В один прекрасный момент Сергей Николаевич Самойлов [в 1991–1993 годах – полномочный представитель президента Российской Федерации в Читинской области - ред.] сказал, что уходит и представит новую кандидатуру. Мы, конечно, думали, что это будет Валентин Александрович Болтян, человек с демократическими принципами, писатель. Но нам привели человека из КГБ. После этого мы сказали, что с таким представителем президента сотрудничать не будем. Позиция у нас была однозначная.
В конфликте между Ельциным и Горбачёвым мы были на стороне первого, потому что хотели свободной России, хотели двигаться вперёд и быстрее. Понятно, что азиатские республики нас бы тормозили, если бы мы остались в этом Союзе. Ну и с другой стороны, я полагаю, что у людей есть право ностальгировать, кто-то действительно хотел сохранить Союз, эту большую империю, в которой все республики должны были развиваться одинаково. Но мы хотели двигаться вперёд.
Марина Савватеева
Вопрос президенту
В 1991 году была большая встреча Ельцина с представителями демократической общественности в Доме актёра в Москве, я там задавала ему вопрос: «Борис Николаевич, когда и каким образом у нас будет проходить люстрация?» К этому времени Галина Старовойтова уже подготовила закон о люстрации. И он так на меня посмотрел и сказал: «Ну как ты думаешь, я сам себя должен люстрировать?» То есть Ельцин абсолютно не понимал, что такое люстрация и для чего нам это надо. В результате люди из КГБ заняли все руководящие посты и в Кремле, и в Госдуме, и в бизнесе.
— Вы сказали, что Ельцин в начале своего правления и в конце - это два разных человека. Такое же мнение есть насчёт Владимира Путина. Вы согласны с этим?
— Нет, я не согласна. О Путине у меня совершенно другие представления. Я была представителем «Демократической России» и очень тесно общалась с Мариной Салье. Она была депутатом Ленсовета и занималась группой, которая изучала вопрос о поставках продовольствия в Петербург в 90-91-х годах. И уже тогда она приносила материалы на заседание «Демроссии» и рассказывала, что Путин — это не только выходец из КГБ, но и человек, который тесно связан со всякими коррупционными структурами в Петербурге. Это достаточно известная история, о ней очень много писали.
Перед первыми выборами она делала рассылку на все известные ей электронные адреса СМИ и депутатов. Поэтому у меня по поводу Путина никогда не было иллюзий, я его никогда в жизни не поддерживала. У меня был разрыв с Союзом правых сил, когда они поддержали кандидатуру Путина на президентских выборах.
Перед первыми выборами она делала рассылку на все известные ей электронные адреса СМИ и депутатов. Поэтому у меня по поводу Путина никогда не было иллюзий, я его никогда в жизни не поддерживала. У меня был разрыв с Союзом правых сил, когда они поддержали кандидатуру Путина на президентских выборах.
Человек из спецслужб не может быть президентом демократической страны. Это — аксиома.
— Рейтинг Путина на некоторое время взлетел после того, как Крым стал частью России. Что вы думаете обо всей этой истории?
— В 2014 году у моих друзей была большая эйфория по поводу Крыма. Я им сразу сказала, что это закончится плохо и рано или поздно Крым всё равно будет украинским. У нас есть Будапештский меморандум, по которому, когда происходил так называемый развод стран, Россия признала нынешние границы Украины и Крыма. У нас никогда не было территориальных споров, и вдруг появляется ни с того ни с сего референдум, и Крым вдруг наш.
Эти вопросы очень сложные, они прописаны международным правом и внутренним законодательством стран. Референдум проводится на обеих территориях, той, которая желает отсоединиться и которая остаётся. И мы же понимаем, как проходил этот референдум. Безо всякой агитации, без возможности второй стороне проводить её. Я абсолютно уверена, что придёт время и в Крыму, и на Украине будет настоящий референдум. Но для этого Украине надо пройти огромный путь — бороться со своими коррупционерами, проводить экономические реформы и делать так, чтобы крымчанам хотелось стать частью Украины.
— В 2014 году у моих друзей была большая эйфория по поводу Крыма. Я им сразу сказала, что это закончится плохо и рано или поздно Крым всё равно будет украинским. У нас есть Будапештский меморандум, по которому, когда происходил так называемый развод стран, Россия признала нынешние границы Украины и Крыма. У нас никогда не было территориальных споров, и вдруг появляется ни с того ни с сего референдум, и Крым вдруг наш.
Эти вопросы очень сложные, они прописаны международным правом и внутренним законодательством стран. Референдум проводится на обеих территориях, той, которая желает отсоединиться и которая остаётся. И мы же понимаем, как проходил этот референдум. Безо всякой агитации, без возможности второй стороне проводить её. Я абсолютно уверена, что придёт время и в Крыму, и на Украине будет настоящий референдум. Но для этого Украине надо пройти огромный путь — бороться со своими коррупционерами, проводить экономические реформы и делать так, чтобы крымчанам хотелось стать частью Украины.
О политиках и смене власти
Я всегда цитирую Галину Старовойтову, я не знаю, её это выражение или нет, но из её уст я услышала, что власть нужно менять так же, как и пелёнки, и по одним и тем же основаниям.
«Мне в жизни повезло быть знакомой с очень многими яркими и хорошими людьми»
— Вы упомянули о Союзе правых сил. Вы были знакомы с Борисом Немцовым?
— Конечно, была. С Немцовым я была знакома достаточно близко. Мы же вместе ещё с «Демократической России». Раз в месяц были заседания политсовета, на которых были жаркие споры и дискуссии. Потом был Объединённый гражданский фронт, который создал Каспаров в 2005 году, затем «Гражданская солидарность», где я была членом федерального политсовета.
Там мы за столом все сидели: Каспаров, Яшин, Немцов, Янкаускас. Очень много людей, которые сейчас либо убиты, либо вынужденные эмигранты, — это мои ближайшие соратники, друзья, товарищи, коллеги. И, конечно, смерть Немцова для меня была страшной трагедией. Это человек, который мне очень нравился. И, кстати, против него так же, как и против Горбачёва, просто была целенаправленная пропаганда, в которую было вложено огромное количество денег.
Там мы за столом все сидели: Каспаров, Яшин, Немцов, Янкаускас. Очень много людей, которые сейчас либо убиты, либо вынужденные эмигранты, — это мои ближайшие соратники, друзья, товарищи, коллеги. И, конечно, смерть Немцова для меня была страшной трагедией. Это человек, который мне очень нравился. И, кстати, против него так же, как и против Горбачёва, просто была целенаправленная пропаганда, в которую было вложено огромное количество денег.
Мой муж не любит Немцова, а меня каждая его фраза, брошенная против Бориса, задевает. Телевидение и пропаганда постоянно говорили, что он бабник, у него пять семей и куча детей. Мы все не идеальны. Но Немцов этого и не скрывал и говорил: «Да, я люблю женщин, и они меня любят». Он вообще талантливый человек и физик, который первые деньги заработал ещё в науке, у него куча патентов. С таким талантом общения он работал в бизнесе и в банковской сфере.
— Вы ещё были знакомы с Михаилом Ходорковским, который сидел в колонии в Краснокаменске, а в какой-то промежуток времени его даже привозили в Читу.
— Да, с Ходорковским я была тоже знакома лично. Его арестовали в 2003 году, а в конце 2006-го из Краснокаменска перевели в Читу. Была организована группа, которая смотрела за тем, чтобы передачи передавали, и помогала приезжающим журналистам. Мы собрались тогда на базе «Яблока» и создали Комитет по поддержке Михаила Ходорковского. Я стала зампредседателя.
Мы поставили задачу, что будем ходить на все заседания и помогать людям делать репортажи о Чите, потому что она вдруг стала центром мировой журналистики. Сюда приезжали из Нидерландов, Франции, Германии. Тогда я познакомилась и с его мамой Мариной Филипповной Ходорковской. Она мне очень напомнила мою маму, её тогда уже не было в живых. Одни ценности, установки и отношение к детям. С одной стороны, они нас сильно любили, а с другой — мы всегда были самостоятельными. Они всегда уважали наш выбор. Были дни, мы по 4-5 часов сидели в Ингодинском суде под дверью и разговаривали. Я считаю, мне в жизни повезло быть знакомой с очень многими яркими и хорошими людьми. Ну и с Ходорковским тоже разговаривали, когда судья уходила на решение.
— О чём разговаривали?
— О разных вещах. Он очень рассудительный человек, но по темпераменту мы не совпадаем, я холерик, а он сангвиник. Обычно приходили журналисты, и я старалась, чтобы они задавали вопросы. Он говорил, что ЮКОС — это большая вертикально интегрированная компания, у которой очень много было добывающих и перерабатывающих производств, но практически единственный регион, где не было ничего — Читинская область, и вдруг он сюда попал. То есть расследуют дело о хищении акций в регионе, где у ЮКОСА нет ни одного объекта.
— А сейчас вы с ним общение не поддерживаете?
— Так сложилось, что после того, как он уехал из Читы, мы с ним никак не общались.
— А если очень понадобится, есть у вас возможность связаться с ним?
— Я знаю, что не понадобится, потому что я не люблю просить у людей, которые не находятся со мной в равных позициях, но мы с ним друзья в «Фейсбуке», если сильно припрёт, я всегда могу ему написать в личку, а там уже не знаю, ответит или нет.
— Да, с Ходорковским я была тоже знакома лично. Его арестовали в 2003 году, а в конце 2006-го из Краснокаменска перевели в Читу. Была организована группа, которая смотрела за тем, чтобы передачи передавали, и помогала приезжающим журналистам. Мы собрались тогда на базе «Яблока» и создали Комитет по поддержке Михаила Ходорковского. Я стала зампредседателя.
Мы поставили задачу, что будем ходить на все заседания и помогать людям делать репортажи о Чите, потому что она вдруг стала центром мировой журналистики. Сюда приезжали из Нидерландов, Франции, Германии. Тогда я познакомилась и с его мамой Мариной Филипповной Ходорковской. Она мне очень напомнила мою маму, её тогда уже не было в живых. Одни ценности, установки и отношение к детям. С одной стороны, они нас сильно любили, а с другой — мы всегда были самостоятельными. Они всегда уважали наш выбор. Были дни, мы по 4-5 часов сидели в Ингодинском суде под дверью и разговаривали. Я считаю, мне в жизни повезло быть знакомой с очень многими яркими и хорошими людьми. Ну и с Ходорковским тоже разговаривали, когда судья уходила на решение.
— О чём разговаривали?
— О разных вещах. Он очень рассудительный человек, но по темпераменту мы не совпадаем, я холерик, а он сангвиник. Обычно приходили журналисты, и я старалась, чтобы они задавали вопросы. Он говорил, что ЮКОС — это большая вертикально интегрированная компания, у которой очень много было добывающих и перерабатывающих производств, но практически единственный регион, где не было ничего — Читинская область, и вдруг он сюда попал. То есть расследуют дело о хищении акций в регионе, где у ЮКОСА нет ни одного объекта.
— А сейчас вы с ним общение не поддерживаете?
— Так сложилось, что после того, как он уехал из Читы, мы с ним никак не общались.
— А если очень понадобится, есть у вас возможность связаться с ним?
— Я знаю, что не понадобится, потому что я не люблю просить у людей, которые не находятся со мной в равных позициях, но мы с ним друзья в «Фейсбуке», если сильно припрёт, я всегда могу ему написать в личку, а там уже не знаю, ответит или нет.
Я никогда в
жизни ничего не
просила. Живу по
принципу
советских зэков:
«Не верь, не
бойся, не проси».
жизни ничего не
просила. Живу по
принципу
советских зэков:
«Не верь, не
бойся, не проси».
Навальный и спецслужбы
— Давайте поговорим о другом оппозиционном политике — Алексее Навальном. Есть мнение, что Навальный тот же Путин, и когда он придёт к власти, то устроит «навальнизм». Как вы считаете, похожи они чем-то?
— Нет, не похожи. Это политики разных поколений и стартовых возможностей. Навальный «сделал» себя сам. Путина привели за руку сначала в мэрию Санкт-Петербурга, а потом в Кремль. Надеюсь, что возвращение к Конституции 1993 года, свободная пресса и выборы, а также тюремный опыт Навального будут гарантией от «навальнизма», и вообще ему ещё надо победить на свободных выборах.
— Как вы считаете, Навальный действительно был отравлен?
— Я думаю, да. Для меня убедительны его расследования. Если бы это был первый случай, то мы могли бы сказать: «Ну, что-то ребята напридумывали», но мы же знаем, что до этого было отравление Щекочихина, которого я знала, затем было отравление Владимира Кара-Мурзы. После этого было отравление писателя и журналиста «Эха Москвы» Дмитрия Быкова. И ещё была очень странная смерть политика Никиты Исаева. Я хорошо его запомнила, потому что он хотел приехать в Читу и искал модератора, чтобы провести дискуссию в городе. Я ему позвонила, он сказал, что уже уехал, но мы встретимся, так как он планировал приехать ещё и у него были задумки по Чите. Потом я прочитала, что этот человек внезапно умер в поезде.
Вы же понимаете, какая профессиональная команда у Навального, это журналисты-расследователи, это юристы. Сколько людей умных и богатых поддерживают его и сотрудничают — гласно или негласно. Он начал в своё время заниматься организацией «Альянс врачей», я тогда не понимала почему. Но в будущем ему это очень пригодилось — у него была команда врачей, к которой он мог обратиться. У Навального, видимо, тоже большая интуиция, как у молодого Ельцина.
— Многие бывшие сотрудники спецслужб не только нашей страны говорят, что они зачастую стоят перед выбором — сделать или не сделать «грязную работу». Какое мнение у вас на этот счёт?
— Я человек либеральный и считаю, что любой человек имеет право на жизнь и гражданскую позицию. Политические убийства недопустимы. Если человек в чём-то виновен, он должен предстать перед судом и только суд имеет право принимать решение о судьбе человека. Никакой полковник или кто другой не имеет на это права. Я считаю, что именно с этого и начинаются политические репрессии и убийства.
О себе и о жизни
— В начале разговора вы сказали, что расцвет вашей деятельности пришёлся на 90-е. Но в вашей биографии есть упоминания о комсомоле, вы окончили Московскую Высшую комсомольскую школу, избирались третьим, вторым секретарем Железнодорожного РК ВЛКСМ. Вы уже в советское время были активисткой?
— А вот это и пришлось как раз на перестройку. Я попала в комсомол именно потому, что там уже всё было по-другому. В институте я постоянно занималась общественной работой. Потом, когда я уже работала секретарём комитета комсомола, я ещё хотела быть преподавателем. Пришла к секретарю комитета комсомола, сказала, что я работаю с ребятами, но мне не хватает педагогических знаний, так как я инженер. А в СССР получить второе образование было нельзя. Это разрешалось только в исключительных случаях, когда руководитель организации сам делал запрос. Секретарём был Алексей Хлопотов, с которым мы учились в политене в параллельных группах. Он мне сказал, что есть квота на поступление в Высшую комсомольскую школу: «Если хочешь попробовать — езжай на собеседование». Я даже представить не могла, что поступлю. Ну, дали возможность прокатиться в Москву, я и съездила, а потом, когда я уже забыла практически о поездке, пришло письмо о зачислении. Это был 87 год.
— Не показалось ли вам тогда, что в Москве люди более открыты к переменам?
— Кстати, нет. Как-то раз сидела на лекции, и кто-то приходит и говорит: «Ой, а где Савватеева? Смотрите, чё в Чите творится!» А у нас в Чите был одним из первых создан Комитет памяти жертв политических репрессий. Все говорили: «Ничего у вас в Чите какая круть, вот вы даёте!»
— Вы, кстати, были в этом Комитете.
— Да, когда я вернулась из Москвы, я вступила.
Задача Комитета была в восстановлении памяти тех людей, которые стали жертвами политических репрессий. Самые массовые были с 37-го, а, как сейчас выясняется, репрессии начались ещё с 19 года. Уже тогда были документы по расказачиванию, потом борьба с белогвардейским офицерством, то есть фактически со времён Октябрьской революции репрессии и не прекращались.
Виктор Васильевич Курочкин собрал этих людей в актовом зале здания газеты «Комсомолец Забайкалья», сказал, что вот мы нашли, что вы были репрессированы. Они плакали, они говорили, что первый раз в жизни могут при людях сказать, что их семья была репрессирована. Там были люди, которые сами прошли лагеря, или их родители. Это мы сейчас с вами спокойно об этом говорим, а тогда люди жили и боялись, что кто-то узнает, что они были репрессированы и лишены прав.
В СССР такой Комитет первый был зарегистрирован в Чите, раньше Мемориала, потому что такую позицию заняло наше управление КГБ — Алексей Владимирович Соловьёв. Ему недавно было 90 лет, выдающийся человек. Он как-то понял, что эта тема очень важна, и много сделал, чтобы Комитет работал. И надо отдать должное, что, когда Алексей Владимирович ушёл из КГБ, он никогда не претендовал на должность в органах власти, он только занимался исследовательской работой, писал книги. Я за это его очень уважаю.
— А вот это и пришлось как раз на перестройку. Я попала в комсомол именно потому, что там уже всё было по-другому. В институте я постоянно занималась общественной работой. Потом, когда я уже работала секретарём комитета комсомола, я ещё хотела быть преподавателем. Пришла к секретарю комитета комсомола, сказала, что я работаю с ребятами, но мне не хватает педагогических знаний, так как я инженер. А в СССР получить второе образование было нельзя. Это разрешалось только в исключительных случаях, когда руководитель организации сам делал запрос. Секретарём был Алексей Хлопотов, с которым мы учились в политене в параллельных группах. Он мне сказал, что есть квота на поступление в Высшую комсомольскую школу: «Если хочешь попробовать — езжай на собеседование». Я даже представить не могла, что поступлю. Ну, дали возможность прокатиться в Москву, я и съездила, а потом, когда я уже забыла практически о поездке, пришло письмо о зачислении. Это был 87 год.
— Не показалось ли вам тогда, что в Москве люди более открыты к переменам?
— Кстати, нет. Как-то раз сидела на лекции, и кто-то приходит и говорит: «Ой, а где Савватеева? Смотрите, чё в Чите творится!» А у нас в Чите был одним из первых создан Комитет памяти жертв политических репрессий. Все говорили: «Ничего у вас в Чите какая круть, вот вы даёте!»
— Вы, кстати, были в этом Комитете.
— Да, когда я вернулась из Москвы, я вступила.
Задача Комитета была в восстановлении памяти тех людей, которые стали жертвами политических репрессий. Самые массовые были с 37-го, а, как сейчас выясняется, репрессии начались ещё с 19 года. Уже тогда были документы по расказачиванию, потом борьба с белогвардейским офицерством, то есть фактически со времён Октябрьской революции репрессии и не прекращались.
Виктор Васильевич Курочкин собрал этих людей в актовом зале здания газеты «Комсомолец Забайкалья», сказал, что вот мы нашли, что вы были репрессированы. Они плакали, они говорили, что первый раз в жизни могут при людях сказать, что их семья была репрессирована. Там были люди, которые сами прошли лагеря, или их родители. Это мы сейчас с вами спокойно об этом говорим, а тогда люди жили и боялись, что кто-то узнает, что они были репрессированы и лишены прав.
В СССР такой Комитет первый был зарегистрирован в Чите, раньше Мемориала, потому что такую позицию заняло наше управление КГБ — Алексей Владимирович Соловьёв. Ему недавно было 90 лет, выдающийся человек. Он как-то понял, что эта тема очень важна, и много сделал, чтобы Комитет работал. И надо отдать должное, что, когда Алексей Владимирович ушёл из КГБ, он никогда не претендовал на должность в органах власти, он только занимался исследовательской работой, писал книги. Я за это его очень уважаю.
Самое счастливое время
«Народная газета»
— В вашей жизни также был период, когда вы выпускали свою газету, она называлась «Народная газета». О чём вы писали?
— Это самое счастливое время в моей жизни. В 91 году Виктора Васильевича Курочкина сняли с должности редактора газеты «Комсомолец Забайкалья», потому что газета стала оплотом демократического движения. Там заседал Комитет памяти, Народный фронт, краеведы, уфологи. Понятно, что обкому партии это всё надоело.
Мы приняли решение зарегистрировать свою газету. К этому времени был принят закон о средствах массовой информации, который позволял любому человеку или юрлицу быть учредителем. Перед тем как мы поехали в Москву, мы на площади Ленина собирали деньги, думали, если люди дадут, значит газета нужна, если нет, то будем заниматься какой-то своей частной жизнью.
Мы в итоге собрали немного денег, поняли, что люди поддерживают эту идею, и начали издавать газету. А писали обо всём. Были постоянные темы: краеведение, Комитет памяти, все демократические процессы освещали, как работает Съезд народных депутатов, всё законодательство. Газета была информатором и местом, где собирались люди. Также было много бытовых тем, люди обращались по разным проблемам. А потом началась приватизация, мы рассказывали, что такое ваучеры, как использовать, куда вложить лучше.
Мы приняли решение зарегистрировать свою газету. К этому времени был принят закон о средствах массовой информации, который позволял любому человеку или юрлицу быть учредителем. Перед тем как мы поехали в Москву, мы на площади Ленина собирали деньги, думали, если люди дадут, значит газета нужна, если нет, то будем заниматься какой-то своей частной жизнью.
Мы в итоге собрали немного денег, поняли, что люди поддерживают эту идею, и начали издавать газету. А писали обо всём. Были постоянные темы: краеведение, Комитет памяти, все демократические процессы освещали, как работает Съезд народных депутатов, всё законодательство. Газета была информатором и местом, где собирались люди. Также было много бытовых тем, люди обращались по разным проблемам. А потом началась приватизация, мы рассказывали, что такое ваучеры, как использовать, куда вложить лучше.
Благодарность Ельцину
Я всегда говорю спасибо тому Ельцину, который был в начале. Чтобы мы могли конкурировать с партийными газетами, нам Минпечати давало дотацию и квоту на покупку бумаги, а тогда был тотальный дефицит — всё по талонам. В течение шести лет мы издавали газету, которая по тиражу превзошла газету «Забайкальский рабочий» и была очень популярна.
— Что вы делаете помимо общественной работы?
— Я занимаюсь частной юридической практикой.
— Вы недавно написали заявление в Следственный комитет на Александра Осипова и Александра Сапожникова, указав на их некомпетентность, которая в будущем может привести к трагедиям и в общем-то привела — в одном из долгостроев города этим летом изнасиловали двух мальчиков. Какой-то ответ уже есть от СК?
— Да, 20 июля меня опросили в следственном комитете. Я думаю, что вопрос этот изучают, смотрят, потому что это всё-таки было заявление о преступлении. Написали заявление о том, что в действиях Сапожникова и Осипова мы видим признаки состава преступления, которые предусмотрены 293-й статьёй УК РФ — халатность. Мы и жители домов обращались к Сапожникову и Осипову, сити-менеджер лично был там, поднимался на это здание. Осипову мы написали официальное письмо с просьбой законсервировать площадку, огородить её и принять все меры к сносу. Нам поступили абстрактные ответы, что ищут инвестора, сказали, что у здания есть собственник. Но, как выяснилось, эта компания обанкротилась. В 2019 году мы писали, что если не будут приняты меры, то будет трагедия.
— Вы слышали историю о том, что якобы Осипов оскорблял замдиректора ЗабТЭК? Она ничем не закончилось, дело не стали заводить за давностью срока. Не думаете, что здесь будет так же?
— Вы знаете, у меня нет самоцели, чтобы осудили Осипова и Сапожникова. У меня есть принцип, что, если человек совершает какой-то неблаговидный поступок, я должна рассказать об этом. Я свою задачу как гражданский активист выполнила, а дальше пусть решают те же депутаты, которые подписывали контракт с Сапожниковым, нужен им такой руководитель или нет.
— Вы принимали активное участие в конфликте между горожанами и мэрией из-за реконструкции аллеи на Горького, отстаивали право на жизнь деревьев и другой растительности на этом участке. На каком этапе сейчас ситуация?
— 9 июля был представлен так называемый проект реконструкции. Но вообще это был рисунок небольшого масштаба, но основное в нём можно было понять — убирается значительное количество зелени. Около здания медакадемии будет организована парковка вдоль всего тротуара, там практически не останется зелёного газона. Также вызывает вопрос, что ливневая канализация будет идти под самой аллеей, которая будет уложена плиткой. Вопросов очень много, я думаю, что нам сейчас надо подключаться несмотря на то, что эпидемия и организовывать общественные обсуждения проекта и пока не поздно вносить в него поправки. Мне бы хотелось, чтобы высказалось профессиональное сообщество, члены градосовета. Если мы сейчас не вмешаемся, то мы потеряем улицу Горького в историческом виде.
— Я занимаюсь частной юридической практикой.
— Вы недавно написали заявление в Следственный комитет на Александра Осипова и Александра Сапожникова, указав на их некомпетентность, которая в будущем может привести к трагедиям и в общем-то привела — в одном из долгостроев города этим летом изнасиловали двух мальчиков. Какой-то ответ уже есть от СК?
— Да, 20 июля меня опросили в следственном комитете. Я думаю, что вопрос этот изучают, смотрят, потому что это всё-таки было заявление о преступлении. Написали заявление о том, что в действиях Сапожникова и Осипова мы видим признаки состава преступления, которые предусмотрены 293-й статьёй УК РФ — халатность. Мы и жители домов обращались к Сапожникову и Осипову, сити-менеджер лично был там, поднимался на это здание. Осипову мы написали официальное письмо с просьбой законсервировать площадку, огородить её и принять все меры к сносу. Нам поступили абстрактные ответы, что ищут инвестора, сказали, что у здания есть собственник. Но, как выяснилось, эта компания обанкротилась. В 2019 году мы писали, что если не будут приняты меры, то будет трагедия.
— Вы слышали историю о том, что якобы Осипов оскорблял замдиректора ЗабТЭК? Она ничем не закончилось, дело не стали заводить за давностью срока. Не думаете, что здесь будет так же?
— Вы знаете, у меня нет самоцели, чтобы осудили Осипова и Сапожникова. У меня есть принцип, что, если человек совершает какой-то неблаговидный поступок, я должна рассказать об этом. Я свою задачу как гражданский активист выполнила, а дальше пусть решают те же депутаты, которые подписывали контракт с Сапожниковым, нужен им такой руководитель или нет.
— Вы принимали активное участие в конфликте между горожанами и мэрией из-за реконструкции аллеи на Горького, отстаивали право на жизнь деревьев и другой растительности на этом участке. На каком этапе сейчас ситуация?
— 9 июля был представлен так называемый проект реконструкции. Но вообще это был рисунок небольшого масштаба, но основное в нём можно было понять — убирается значительное количество зелени. Около здания медакадемии будет организована парковка вдоль всего тротуара, там практически не останется зелёного газона. Также вызывает вопрос, что ливневая канализация будет идти под самой аллеей, которая будет уложена плиткой. Вопросов очень много, я думаю, что нам сейчас надо подключаться несмотря на то, что эпидемия и организовывать общественные обсуждения проекта и пока не поздно вносить в него поправки. Мне бы хотелось, чтобы высказалось профессиональное сообщество, члены градосовета. Если мы сейчас не вмешаемся, то мы потеряем улицу Горького в историческом виде.
О бездомных собаках
— Вы больше известны как защитница прав человека, а как вы относитесь к защите прав животных? И ваша точка зрения на проблему бездомных собак в Чите?
— Очень много людей готовы убить собак ради того, чтобы обезопасить жизнь детей. Понятно, что для меня животные тоже представляют большую ценность. Я считаю, что собаки так же имеют право на среду обитания, они в нашем городе живут на таком же основании, как и мы.
Но наша власть за последние два года допустила ситуацию, когда происходит неконтролируемое размножение собак. Я на эту тему не выступаю просто потому, что не знаю, как решить эту проблему. Единственное, что могу сказать, — открывайте пункты по стерилизации собак, и уже через 2-3 года мы увидим снижение популяции.
Пока придумали какой-то питомник в ИК-3, по-моему, это абсолютная профанация, закрытая история, которую надо смотреть. Пока я не готова вступать в диалог с жителями и говорить им, что все равны и имеют право на жизнь, так как в их словах есть доля истины. Обычно, если я что-то говорю, то я должна это делать, а вложиться в собачью тему я просто не готова, потому что есть много других проблем.
— Очень много людей готовы убить собак ради того, чтобы обезопасить жизнь детей. Понятно, что для меня животные тоже представляют большую ценность. Я считаю, что собаки так же имеют право на среду обитания, они в нашем городе живут на таком же основании, как и мы.
Но наша власть за последние два года допустила ситуацию, когда происходит неконтролируемое размножение собак. Я на эту тему не выступаю просто потому, что не знаю, как решить эту проблему. Единственное, что могу сказать, — открывайте пункты по стерилизации собак, и уже через 2-3 года мы увидим снижение популяции.
Пока придумали какой-то питомник в ИК-3, по-моему, это абсолютная профанация, закрытая история, которую надо смотреть. Пока я не готова вступать в диалог с жителями и говорить им, что все равны и имеют право на жизнь, так как в их словах есть доля истины. Обычно, если я что-то говорю, то я должна это делать, а вложиться в собачью тему я просто не готова, потому что есть много других проблем.
Я не боюсь собак. Мы жили на ЗабВО, я училась в 12-й школе, и когда по Проезжей шла в частном секторе, там всегда были собаки. Мой папа учил с детства: «К тебе подошли несколько собак, ты должна остановиться, руками не махать, не кричать, они тебя обнюхают, посмотрят, что ты им не опасна, и отойдут, а ты пойдёшь дальше». Сейчас людям и детям с экранов говорят, что собаки — опасность, они такие гады, накинутся на тебя. Ребёнок сразу боится, а животное это чувствует. Общественное мнение сейчас не на стороне собак, конечно.
— Говорят, в России две беды: дураки и дороги. Что вы добавите в этот список?
— Ещё в России появилась одна большая беда - дуры. Очень много чиновниц, которые непонятно за какие заслуги получают свои должности. Обойдёмся без фамилий.
— Как вы думаете, построить прекрасную Россию будущего возможно?
— Конечно, возможно.
— Что нужно для этого сделать?
— Сделать нужно многое. Самое главное — понять, что это наша страна и мы здесь власть. Не думать, что есть дедушка Путин, который всё решает. Решаем мы сами, всё зависит от того, как мы правильно формулируем свои мысли, избираем депутатов и губернаторов. Когда люди говорят, что они ничего не могут сделать, я в это не верю. Всё зависит от нас, и Россия — европейская страна. Россия обязательно будет счастливой, вопрос только во времени.
— Ещё в России появилась одна большая беда - дуры. Очень много чиновниц, которые непонятно за какие заслуги получают свои должности. Обойдёмся без фамилий.
— Как вы думаете, построить прекрасную Россию будущего возможно?
— Конечно, возможно.
— Что нужно для этого сделать?
— Сделать нужно многое. Самое главное — понять, что это наша страна и мы здесь власть. Не думать, что есть дедушка Путин, который всё решает. Решаем мы сами, всё зависит от того, как мы правильно формулируем свои мысли, избираем депутатов и губернаторов. Когда люди говорят, что они ничего не могут сделать, я в это не верю. Всё зависит от нас, и Россия — европейская страна. Россия обязательно будет счастливой, вопрос только во времени.
Я атеист, но при этом всегда цитирую одну вещь из наших церковных писаний: «Уныние — тяжкий грех». Унывать вообще никогда нельзя, жизнь одна, и она никогда не повторится, поэтому обязательно надо находить радостные моменты, надо знать, что можно сделать, а чего нельзя. И вот эта восточная мудрость, что надо отделять три вещи: нужно изменить то, что ты в силах изменить, смириться с тем, что ты не в состоянии изменить, и отличать первое от второго. Надо находить такие ниши, которые позволят нам жить комфортно. Я пока живу очень комфортно. У меня есть возможность делать, что я хочу и заниматься работой, которая мне нравится. Если мы видим, что то, что мы делаем, не поддерживается людьми, мы, конечно, с сожалением, но отступаем. Значит, ещё не пришло время.