«Человек труда»: 50 лет труда, боли и любви

Тамаре Шумовой исполнилось 75 лет, из них она 52 работает врачом-токсикологом и не собирается уходить, «пока не выгонят». Ежедневно она видит десятки пьяниц, аллергиков, наркоманов и самоубийц…

Проект «Человек труда» - это диалоги с забайкальцами, преданными делу, которое они выбрали. Этих людей не остановили маленькая зарплата, тяжёлый график или большая ответственность.

На улице бесстыжий октябрьский мороз и скользко. Старинное, маленькое здание токсикологического отделения спряталось в лабиринте первой клинички. Мы бесконечно, кажется, бродим кругами по застывшему волнами серому льду и кое-как находим покосившийся тёплый домик. Открываем дверь и из осени шагаем в тесный коридор, где влажно и чуть спёртый запах – только убрались. И время сразу замирает, будто наскоро задерживает воздух перед погружением в воду. В отделении палаты и кабинеты заставлены тяжёлой мебелью советских времён. Здесь тихо и спокойно сегодня, но бывает всякое – пьяницы в белой горячке бросаются с вешалками и ножами на врачей, например. Ножи поэтому здесь не держат.

Тамара Шумова тут с 1973 года – новое отделение открыли после приезда московской комиссии в 1972-м. В начале 80-х в Союзе начали работу 13 центров по лечению острых отравлений. В маленькой Чите его решили открыть, потому что сибирский городишко географически был далеко, везти пациентов с отравлениями на большие расстояния – всё равно что на смерть.

- Тогда в медицине стали выделять отдельные направления – токсикология, пульмонология... Это было необходимостью – развивалась промышленность, и было много отравлений. Забайкалье хоть и не промышленный край, но сельскохозяйственный – здесь склады с ядами. Ещё были суициды, случайные отравления в домашних условиях. Стали подбирать кандидатуры на главу отделения – надо было быть терапевтом и иметь стаж 5 лет. У меня как раз всё было.

Шумова родилась в 1941-м, отец уже ушёл на фронт. В её поздних, уже осознанных детских воспоминаниях послевоенное время – это счастье. «Мы жили сыто, - говорит она, - и были благодарны, что отец вернулся». У большинства детей всё было по-другому. Когда папа вернулся, пошёл работать шофёром, возил дрова. Маме работать не дал.

– Он говорил: «Не для того я женился, чтобы приходить к пустому столу». Вкалывал без выходных, вставал в 5-6 утра, иногда нас брал в лес заготавливать дрова. Но главное, что мы были сытые. Свой скот держали – до прихода Никиты Сергеевича [Хрущёва] разрешалось.

Она не мечтала стать врачом. Хотела быть лётчицей, уехать в Новосибирск, но отец запретил: «Вот тебе «пед», вот «мед». Выбирай». Выбрала мед, но в первый год не поступила – не хватило баллов. У Тамары Дмитриевны есть ещё брат, родившийся после войны, и сестра-погодка. Брат – тоже врач, окончил стомфак, а сестра – учитель иностранных языков. Обе они – 75 и 76 лет – продолжают работать. Свою сестру Шумова прямо-таки заставляет оставаться в школе – дома можно схватиться за книжки, посмотреть телевизор, а потом без дела сойти с ума.

Провалив экзамен в мед, она от испуга побежала в обкомовскую поликлинику, попросилась санитаркой. Взять были готовы на следующий день. Пришла домой, села перед родителями и призналась, но тут же бросила: «Обузой для вас не буду».

- Отец мне сказал: «Как? Будешь ты за ними подтирать?» И отправил в швейных цех.

Так она на год пошла работать в бригаду коммунистического труда и в первый же день попала на обложку газеты. Пришла, села в углу, а там журналисты.

- Бригадир говорит: «Чего сидишь?» А я ему: «Это же ваша заслуга». Он меня поднял и к журналистам… Так интересно всё было. Девчонки там были весёлые, дружные.

В цеху по Столярова шили мужскую одежду. Тамара Шумова научилась шить пиджаки. И на следующий год снова собралась поступать в медицинский. Но сначала год всё-таки отлетала – пошла в ДОСААФ на курсы планеристов. У будущего врача было 37 вылетов на планере и один прыжок с парашютом. «Правда, с инструктором, - машет она рукой кокетливо, - это непередаваемые ощущения! Я молодёжи всегда предлагаю – сходите! Но тогда всё бесплатно было, а сейчас…»

Во второй раз Шумова поступила – год готовилась. Учиться было сложно, но она ко всему успевала и играть на гитаре, и ходить в походы, и на Никишиху ездить на велосипеде.

- Я бы не смогла быть учителем, конечно. Вытерпела что ли этих детей непослушных? Но людей я любила. В детстве сочувствовала каждой животинке, выросла и… стала врачом.

Она вспоминает, что многие в послевоенные годы ещё долго жили бедно. И её сокурсники приходили к ней готовиться к лекциям, чтобы поесть мамины пироги. Она их приводила группками – то с одними позаниматься, то с другими. На шестом курсе активистка Тамара Шумова вышла замуж, а когда окончила институт, её распределили участковым терапевтом на Чайковского.

- Работа была, как у диспетчера. Я всё в стационар стремилась – там обходы, над больным размышляют, ведут их. А я? Ну, вызовут – пропишу что-то. Это сейчас в стационар молодые не хотят… В 1969 году я всё-таки попала в стационар, как нас гоняли там!

Через четыре года стационара она возглавила отделение острых отравлений. Но перед этим родила дочку Женю – и уже через 3 месяца, выпросив со слезами к двум положенным один дополнительный посидеть с ребёнком, пошла работать. До 10 месяцев с Евгенией сидела бабушка, а потом её отдали в ясли. Дочь на Тамару Дмитриевну в детстве обижалась – матери дома не было почти, они виделись чаще короткими вечерами.

- Наше поколение вообще рожало по одному – работа. Женька всегда говорила о будущей профессии: «Только не врачом». И у меня в семье, кроме брата, больше медиков нет. Все они далеки от этого.

Она говорит об этом с сожалением и пониманием одновременно – жить так, как Шумова, каждый не сможет.

В 1973 году после приезда комиссии из Москвы в Чите силами хирурга Лекова появилась первая реанимация. Тогда это был прогресс – все тяжёлые пациенты после операций поступали в коридоры, в палаты – некоторые умирали на глазах у других пациентов. В 1973-м же открылось ожоговое, неврологическое отделения. И её – Шумовой - на 10 коек. Дали семь ставок.

- Меня вызывали ночью, в роддом даже как-то раз, в районы... Я была областным токсикологом. В 1969 году ещё была токсикологическая бригада, но её вызывали в крайних случаях.

В январе 1973-го в районы уже летала Шумова. А ещё постоянно консультировала по телефону – молодым врачам было трудно, а в Чите были лаборатории и штат.

- Мы консультировали, оказывали методическую, лечебную помощь. К нам только детей не возили, а так лечили всех. Но если надо, и к детям – я давала врачам основные намётки, а дозы для малышей они сами высчитывали.

Отделение расширилось после капитального ремонта в начале 90-х. Тогда обвалился потолок, и какое-то время токсикология располагалась на 4-м этаже клинички. А в 1994 году опять вернулась в маленькое здание.

- По приказу отделение расширили – по норме минимум на 25 коек. И пять больных приходилось на одного врача. В других отделениях по семь больных на врача было, и больше… Нам построили свою реанимацию – если сложный, тяжёлый, суицидальный больной – всех туда, пока не посмотрит психиатр.

В 90-е в отделении сменились диагнозы – со случайных отравлений химикатами на отравление алкоголем, наркотиками, ядами. Самоубийц вот хватало всегда – как бы цинично это ни звучало. И в советское время их было не меньше, чем сегодня. Но сегодня больше демонстрантов, говорит Шумова. Многие возвращаются повторно. Это всё так больно – людям то ли некуда деваться, то ли они себя найти не могут, считает. Она до сих пор не поняла, но всегда и с каждым говорит: «Я не могу дистанцироваться от больного, сделав процедуры. Не принимать близко к сердцу не могу. Я же врач». Пациенты её ждут, даже запойные пьяницы, очухавшись в очередной раз на койке отделения, видят её и обиженно кричат: «Тамара Дмитриевна! Вы меня что, забыли?»

- Столько работы, конечно, имя забуду. Но спрошу, мол, как звать-то? Скажут. А лежит-то не в первый раз. Некоторые сами приходят, знают уже.

В отделение всегда набирали в основном мужчин. Женщины были тоже, но мужики – крепче. Дежурит токсикологическое 7 дней в неделю. В советские времена здесь курировали Амурскую область и Бурятскую АССР. А потом центр назвали отделением. Шумова так немножко по-детски поражается, мол, вот, стали отделением маленьким. Она возглавляла его до 2013 года. С начала 2000-х ей намекали, но она поняла, на что, только через 10 лет.

- Я думала, что мне все про возраст говорят? Я же работаю. Но в 2013-м всё-таки намёки поняла и осталась работать рядовым врачом. Теперь я веду женщин, вот у меня три бабушки сейчас.

Смеётся. Сама-то она, конечно, бабушка условная. Её возраст с потрохами выдаёт только треснувший голос. Когда хихикает – он, как натянутая струнка, вот-вот порвётся. В середине нашего разговора в кабинет с холода заходит врач. «В честь моей старости пришли», - показывает на нас Тамара Дмитриевна, извиняясь. «Зазвездили», - говорит женщина. «Ой, сама согласилась, не знаю… Теперь некуда отступать». Перед нами к ней приходили телевизионщики. Я сижу, посматриваю на неё, и думаю, как вот эту жизнь уложить в минутки эфирного времени. Или текст?

- Что про меня писать? Меня все знают.

Она так сказала в самом начале. За 50 лет Шумова, наверное, спасла маленький посёлок, работала рядом с членами правительства, оставившими врачебное дело ради карьеры, с основателями привычных сегодня отделений. А тогда, в 80-х, они все были демиургами. Сегодня уезжают молодые доктора, её этот факт расстраивает и даже обижает. Может, поэтому она не уходит.

Прямо над нашими головами висит картина с вазой и цветами – ничего необычного, но мило. Её на открытие в 1994-м подарил Равиль Гениатулин, тогда ещё глава администрации Читы. И кажется, что вот эта картина в большой белой рамке – последняя обновка отделения. Но, конечно, только кажется среди этих лакированных столов, огромных скрипучих старых шкафов и продавленных низких диванов. Тамара Дмитриевна вот научилась эпикризы печатать на компьютере, курсы прошла. Теперь это обязательно. Её приверженность ручке могла бы стать поводом в очередной раз намекнуть уйти. Но не в этом случае, нет. Кто в светлом уме погонит такую фигуру?

- Подходы к лечению и диагностике отравлений с начала 80-х не изменились. Изменились причины. Последнее время стало больше алкогольных отравлений. Сейчас ещё и настойку боярышника продают везде, способствуют развращению народа. Пострадавших от спайсов поменьше стало. А раньше с ними была беда, наркополицейские приходили… Но самое популярное – это аллергические реакции. Сегодня столько бытовой химии в магазинах, очень опасно.

А ещё у Тамары Дмитриевны влюбчивые девушки, потерявшиеся мужики, демонстративные подростки – вот настоящие причины. Однажды она спасала пару студентов, сбежавших с дискотеки и угоревших в какой-то пристройке к деревенской школе. Их привезли в Читу, она ночью искала барокамеру, подняла на уши военных, нашла, но мальчика не спасли. А девушка живая. Теперь-то барокамера есть, а тогда… Ещё как-то привезли парня, гревшегося в машине всю ночь на окраине Читы – тоже угорел. Выходили. На всю жизнь остался инвалидом, ничего не соображал – клетки мозга умирают, и баста. Потом она его искала, но не нашла. А когда оказалась вдруг в доме инвалидов в Атамановке, увидела запись в книжке и внутри всё оборвалось – он, живой. Его родители умерли, а он, худой, с пустым взглядом лежал на койке, кормленный три раза в день с ложки. А раз, в 2006-м, было самое страшное – трагедия на шахте Центральная в Вершино-Дарасунском. Она участвовала в спасении шахтёров и помнит всё.

В токсикологии время, наконец, отмерло. Задышало. Мы стали поворачивать его в обратную сторону.

- Раньше у нас была одна цель – коммунизм строили. А сейчас всё распущено… Народу нужна твёрдая рука.

Она видит в своих пациентах это – надломленность и отсутствие опеки или общей цели. Иначе бы наркоманы, самоубийцы и алкоголики не возвращались. Не ложились в палаты на скрипучие койки и не спрашивали: «Тамара Дмитриевна, вы меня забыли, что ли?»

- Я дежурить порывалась. У нас вот был пациент, сам к нам пришёл, знает уже. А у него абстиненция, он бьётся в судорогах, и я над ним кудахчу. Заведующая увидела, как я над ним распласталась, дежурный прибежал. С тех пор я сижу только.

Видно, что ей не хочется верить вот в эти 75.

- А куда уйти? Я мужа похоронила в 2011-м. Дочь здесь. Внучка тоже здесь, а внук в Мирном, женился вот, наконец…

Бабушка заговорила. У бабушки Тамары Дмитриевны есть, к кому возвращаться – к коту, которого она забрала от правнука с аллергией на шерсть. И есть, к кому приходить на работу.

К девочкам, влюбившимся в плохих парней - откачанным и рыдающим от любви.

Горемычным алкоголичкам.

К схватившим тяжёлую аллергию так не вовремя.

К уставшим. К угоревшим. К нечаянным. К потерявшимся и запутавшимся.