Из Петербурга в детский дом Забайкалья за дочерью

Фёдор Погорелов — спортивный журналист и экскурсовод, Вера Александрова — редактор издательства «Самокат» (Независимое детское книжное издательство) из Санкт-Петербурга. Они родители четырёх дочек: Муси (Марии), Ляли (Цецилии), Сюси (Сусанны) и Александры (ласковое имя ещё не успели придумать). У Фёдора есть сын от первого брака - дизайнер Иван 17 лет. Сюсю удочерили в конце 2019-го — ей не было и года. В январе из детского дома в забайкальском посёлке Первомайский с ними уехала четвёртая дочь Саша — ей 8 лет. За день до этой встречи Фёдор и Вера рассказали ИА «Чита.Ру» об удочерении и детских домах в России.

— Я прочла несколько интервью с вами. Вы говорили, что первые мысли об удочерении появились после участия Фёдора в программе «День ангела» (Программа на «Пятом канале», в каждом выпуске рассказывают об одном воспитаннике детского дома) (12+). Может быть, были мысли и раньше?

Вера: Мы всегда хотели четверых детей. В какой-то момент, когда Федя начал работать в «Дне ангела», мы планировали, что троих сами родим, а потом четвёртого возьмём. После вторых родов решили, что можно уже сейчас усыновить, пока у нас есть ресурс на адаптацию приёмного ребёнка. А потом четвёртого рожать. Взяли третьего, и я поняла, что это такой наркотик — честно говоря, это мне больше заходит, чем рожать.

Фёдор: Надо сказать, что это достаточно органичный был процесс. Мы сразу сошлись на том, что хочется много детей совместных. У меня есть ещё взрослый сын от первого брака. Работа в «Дне ангела» была сильным эмоциональным переворотом. Я никогда об этом не задумывался, пока не приехал на съёмки, я не погружался в тему так глубоко. Одна передача — один съёмочный день, сутки проводишь с ребёнком, с его родственниками, если у него есть брат или сестра.

Был финал первых съёмок, нужно было дарить торт девочке, а никто не мог, потому что все рыдали: соведущая моя, режиссёр-постановщик, оператор, я губы обкусываю. Нужно было одним дублем снимать.

Мы в тот вечер с Веркой поговорили и решили, что четвёртый ребёнок будет приёмный. Это первый раз среди наших семей фигурировала идея кого-то усыновить, удочерить. Вторая беременность у Верки прошла в режиме какого-то совершенно бронебойного токсикоза. Это совпало с моей безработицей. И когда Верка предложила третьего ребёнка сделать приёмным, я согласился. Я не воспринимаю это как наркотик. Но я понял после того, как мы взяли Суслика (Сусанну — ред.), что пока есть ресурс, нужно тянуть.

Может быть, стандартная формулировка, но детские дома — это не то место, где должны быть дети. Пока есть силы, ресурс, я решил соглашаться со всеми инициативами. Но я решил, что Суслик — это последний младенец. История с Сашей — это история про сознательную попытку изменить одним маленьким поступком чью-то жизнь.

— Как определили, что именно четыре ребёнка?

Вера: Я бы уже и пятерых хотела...

Фёдор: Это уже в браке не со мной (смеётся).

Вера: Федя определяет свой ресурс как-то так.

Фёдор: Мне кажется, что я могу сделать столько, а больше уже не могу. У меня не хватит сил, времени. Я начну нервничать из-за денег.

— А у вас, Вера, насколько хватит ресурса?

Вера: Может, на четвёртом и закончится. Поскольку мы с Сусликом так удачно попали, что и у неё почти не было адаптации, и у нас. Мы с ней маленькой познакомились. Адаптация заключалось в том, что она сперва три ночи орала у нас дома, никак не могла спать, потому что ей было очень страшно. Потом она месяц на всех грустно смотрела. Потом только стала вести себя как обычный младенец. Поэтому относительно легко прошёл адаптационный период. Сейчас с Сашей будет настоящая адаптация, может быть, ресурс и закончится.

— Как вы готовитесь к этой адаптации?

Вера: Я специально позвонила нашему психологу из Школы приёмных родителей. Мы провели заранее консультацию. Я хотела обсудить всякие опасные моменты. Мы приезжаем к ребёнку, у которого была мама 6 лет, а потом её изъяли из семьи и увезли в детский дом. Она прекрасно помнит свою маму, а тут приезжают какие-то люди незнакомые, которых она видела 2 раза по видеосвязи. И дальше эти люди везут её на другой край земли.

Понятно, какие-то есть очевидные вещи, которые психолог помогла нам расставить, чтобы ребёнку и нам было проще. Она попросила, чтобы мы ещё раз позвонили Саше по видеосвязи, показали всех сестёр, квартиру, игрушку, которую мы ей привезём. В детдоме ей обещали показывать фотографии Петербурга, потому что это тоже важно — чтобы это был не какой-то город в тумане из сказки, а конкретный. По совету психолога я придумала терапевтическую сказку, где мы будем пересказывать, почему мы решили полететь на край земли за нашей девочкой.

У нас есть няня, которая к нам приходит каждый день. Она сможет подхватить старших детей и Сюсю, чтобы мы могли больше время посвятить Саше — чтобы у неё появилась с нами какая-то связь.

Фёдор: Страшно, как это всё пройдёт. Шесть часов от Москвы, потом ещё 200 километров по Сибири. Меня мама спрашивает, как пройдёт. Я говорю - пойти не так может в таком количестве эпизодов, что переживать на эту тему сейчас бессмысленно. Нужно ввязаться в приключение, а потом посмотреть, что из этого выйдет. Я был категорическим противником путешествовать куда-то дальше Ленинградской области как раз таки в борьбе за свой ресурс. Но, когда мы разговаривали с Сашей по видеосвязи, я увидел, что у неё глаза такие...

Сюся — подкидыш, если бы она в детдоме провела детство, ей было бы неприятно, но ей не было бы с чем сравнивать до 17–18 лет. А у этой девушки, конечно, в глазах есть определённый сильный испуг из-за того, что она оказалась в очень страшном месте. Речь не про конкретный детский дом, судя по тому общению, которое у нас есть с этими людьми — это прекрасные и замечательные люди.

Вера: Да, мне кажется, с детдомом ей как раз повезло. Но сама идея того, что ты вдруг попадаешь туда из дома.

Фёдор: Я думал о том, что она из своего привычного мира переехала в мир понятный, но очень страшный, а дальше её ждёт, я очень на это надеюсь, путешествие вообще на другую планету с оравой родственников, с совсем другим визуальным рядом. Она окажется в третьем по размеру городе Европы с недурным архитектурным ансамблем в центре — я считаю, что об этом важно думать.

— В какой детский дом вы поедете?

Вера: Первомайский детский дом «Родник». Мы сначала едем в Шилку, потому что там опека. А потом в первомайский детдом.

— В нашем регионе было что-то проще в плане удочерения?

Вера: Всё проще. Это прямо гениально. Я бы всем советовала. Мне просто часто задают вопрос подписчики, советуются. Считается, что до Урала детей разбирают гораздо быстрее, либо очередь на них. Особенно в крупных городах. Я звонила в Иркутск, когда мы искали Сюсю, там сказали, что у них своя очередь на детей больше года. А здесь сразу, когда мы позвонили региональному оператору, встретили помощь невероятную. В некоторые регионы звонишь, говорят: «У нас своя очередь, спасибо, до свидания».

Здесь сразу рассказали про ребёнка, дали телефон опеки, потому что у них информации было мало. Нас ждали с распростёртыми объятиями. Замдиректора детского дома сказала: «Мы за то, чтобы ребёнок жил в семье». В Забайкалье есть трёх-четырёхлетние девочки, за которыми в центральной России охотятся, с фонарями ищут этих детей. Я посоветую брать из Забайкалья ребёнка.

— Я посмотрела статистику, в Забайкалье тысяча детей остаются в детских домах. В прошлом году усыновили намного меньше, чем в позапрошлом, из-за коронавируса.

Вера: В Петербурге тоже статистика очень плохая, потому что всё на полгода просто закрывалось.

Фёдор: Я уверен, что спад связан с тем, что стало всё в 10 раз тяжелее, потому что несколько месяцев на походы/оформление документов из-за карантина выпали. И по оформлению бумажек, прохождению обучения, по сбору справок о том, что ты не утка-мандаринка. И все визиты в психоневрологический диспансер, наркологический, туберкулёзный. Нам было проще, потому что мы шли по накатанной, собирали все справки второй раз.

Вера: И собирали уже, зная о ребёнке. Я увидела анкету летом, у нас ещё не было никаких документов. Я уже совсем не хотела выбирать никого. Просто вот попалась анкета, она не выходит из головы. Федя сначала не хотел никуда ехать, а потом...

Фёдор: Для меня главным аргументом стало то, что у девушки есть семейный опыт. Это важно с точки зрения того, что она попадает в достаточно большой семейный коллектив, где у неё сестра, которая, если ей что-то не нравится, может ударить в глаз. Другая сестра может не слышать, что ей говорят, потому что читает книжку и находится на Альдебаране на этот момент. Сюся просто орёт, если ей что-то не по нраву.

У человека, который детдомовский, просто отсутствуют эти винтики в модели сборки. А здесь девушка, после того, как процессы адаптации закончатся, сможет найти себя в этом квартете. Плюс мысль о том, что она 6 лет была в какой-никакой, но семье, потом оказалась в детском доме — это, конечно, нужно исправлять.

— Получается, она не так долго в детском доме прожила?

Вера: То ли год, то ли полтора. У них там в детдоме очень семейная обстановка. Я пишу «можно ли сейчас позвонить»? Они говорят: «Они сейчас на горках катаются». Как в большом доме.

— Как проходит процесс выбора ребёнка? Вы же видели её только на фото или видео. Как вы поняли, что она ваша? Что-то в сердце ёкает?

Фёдор: Когда мы первый раз закончили всё обучение и собрали все документы, мы столкнулись с понятным процессом выбора ребёнка. И это гигантская проблема, о которой, я считаю, важно сказать. Потому что есть базы детей, которые сфотографированы хуже, чем на доску «их разыскивает милиция».

Только что родившиеся с торчащими трубками, с какими-то жуткими глазами. Тут надо понимать, что конкретный ребёнок здесь и сейчас может выглядеть совсем иначе. У него может не 4-я группа здоровья, а вторая. Группу здоровья всегда есть смысл проверять, потому что так бывает, что в некоторых регионах спустя рукава относятся к обновлению информации в базе знаний о детях.

Я соглашался на работу в передаче «День ангела», потому что идея этой передачи возникла через несколько месяцев после принятия закона Димы Яковлева (Закон, запрещающий гражданам США усыновлять российских детей-сирот). Это был мой маленький вклад в изменение ситуации. Мы поняли, что из-за рубежа больше никто не приедет, значит, наше дело — пытаться изменить этот мир внутри. Я проговаривал на берегу, что любой выпуск — это реклама конкретного ребёнка и идеи приёмного родительства. У первого сезона «Дня ангела» 99% детей было приняты в семьи и с братьями, и с сёстрами.

Вера: Да, притом, что это не маленькие дети. Не те, на которых очередь стоит. Очередь на детей до трёх лет.

Фёдор: Это, конечно, про волшебную магию телевидения, уже ушедшую. Всех детей, которых показывают по телевизору, принимают в семьи. Как раз история с фондом «Измени одну жизнь» мне показалась очень удачной, потому что там есть видео, понятен живой человек, дети редко играют, поэтому всё понятно сразу. В этом смысле нам оба раза дико повезло. У нас не было дискуссий. Мы приехали в больницу, где лежала приехавшая из роддома Сусанна, вышли и сказали: «Да». Верка мне показала видео Саши, я отказался ехать в Читу, но вот мы в Чите. Никаких других видео мы больше не смотрели.

Вера: Не то что мы сидели и выбирали — эту девочку или ту девочку. Мы просто посмотрели одно видео, дальше прошло какое-то время, пока мы собирали документы, и я заговаривала о том, что в принципе придётся куда-то поехать. Потому что, чтобы найти ребёнка, гораздо проще куда-то полететь, чем стоять в какой-то очереди в нашем регионе. Хочется избежать необходимости выбора. Про это много пишут — не хочется выбирать, как на рынке, на сайте знакомств. С другой стороны, всё равно понятно, что ты делаешь какой-то выбор, потому что с самого начала решаешь, какой пол, возраст, на какую группу здоровья ты согласен.

— Этот фонд снимает видео, а обычно это не практикуется?

Вера: Несколько фондов снимают видео. Этот федеральный, который летает по всей России и снимает видео. Есть региональные фонды. Но в целом обычно это фотографии. Когда смотришь фото — это просто обычный ребёнок. Когда смотришь видео, что-то включатся. Мы ориентируемся всё равно на что-то, что нам близко.

— То есть Забайкалье появилось случайно. Просто потому что девочка отсюда?

Вера: Да.

— Было ли в первый раз то, чего вы зря боялись? А что неожиданно стало препятствием? Вообще много информации об усыновлении в России?

Вера: Очень много. Если начать читать блоги, то дофига. Поэтому мне кажется, если ты уже не только прошёл школу приёмных родителей, но и почитал форумы и блоги, то тебе сложно встретиться с чем-то неожиданным. Другое дело, с чем мы столкнулись, когда поехали становиться на учёт в федеральную базу в Москве.

Нам стали показывать гигантскую базу, и там у каждого ребёнка есть какой-то диагноз. Ты сидишь в результате и чувствуешь себя как полный дурак. Читают диагнозы, и половина из этого полная ерунда. Это страшно. Ты начинаешь чувствовать себя тварью настоящей, потому что начинаешь перебирать по диагнозам. Но понимаешь, что не можешь лететь в другой регион за ребёнком, у которого непонятный диагноз, не зная, какая там ситуация. В Петербурге мы могли бы проконсультироваться с любым врачом, а там...

Фёдор: Там такой врач, возможно, есть, но ты его пойди найди. То есть должны быть какие-то посредники, проводники и прочее. У меня раздражение было связано с организацией этой фазы. Потому что, чтобы встать на учёт в федеральную базу приёмных детей, нужно прийти на улицу Каретный ряд, 2, в Москве. Ну хорошо — 700 километров Петербург — Москва, можно ночным плацкартом приехать. Но людям из Хабаровска почему это нужно делать, почему это всё должно быть бумажно?

Я вижу в этом только усложнение процесса. Запись в эту федеральную базу начинается в 10 утра, в 10.02 места заканчиваются на следующий месяц. Потому что вся страна пытается встать.

Мы приехали, заполнили бумаги, нам начинают показывать детей и доходим до девочки, у которой написано «здорова». Все встают и подходят, потому что такого никогда не видели. Оказалось, что она помещена в базу, потому что родителей лишили родительских прав, но суд ещё не завершился. На следующий день её забрали родственники.

— Школа приёмных родителей стала обязательной с 2010-х годов. Насколько она помогает? Она так нужна?

Вера: Мне очень понравилась. Бывают государственные, бывает фонды устраивают. Нам сказали, что лучше пойти в конкретную государственную в Петербурге. Потому что в фондах это занимает полгода, это как психотерапия групповая, там из тебя пытаются заранее вытащить все детские травмы, чтобы те, к кого есть заскоки, отказались от это идеи — они пытаются профилактику возвратов таким образом отработать.

У нас была всего пара таких занятий. Но это было полезно, по большей же части там была теория, нам просто советовали читать книжки и смотреть кино, и мы это обсуждали. Были какие-то вещи, о которых мы поменяли мнение. Например, Федя хотел брать строго отказного ребёнка, у которого нет опыта предыдущей семьи. А после Федя понял, что должен быть опыт предыдущей семьи, потому что тогда гораздо больше шансов, что сформируется привязанность. А если ребёнок был в детском доме, неважно сколько, он уже травмирован этим.

Фёдор: Школа приёмных родителей — замечательная инициатива. Единственное — времени требует какое-то невероятное количество. Это в пятницу 4 часа, в субботу 4 часа — 8 часов в неделю, на которые нужно найти нянь, бабушек, если у тебя есть свои дети.

Вера: По большей части там бездетные, конечно.

Фёдор: Мне понравилась очень групповая динамика. Я видел, как менялись люди. При том, что в основном прозваниваются мысли в головах людей, у которых никогда не было детей. А когда мы туда пошли, у меня уже было трое. Мне на это было жалко времени. У меня сын уже скоро школу закончит, я думаю, куда ему поступать — а не «готов ли я к идее стать отцом»? Было интересно смотреть, как взрослые люди меняются.

Вера: Как прямо на глазах решают не хранить тайну усыновления. Сейчас уже все психологи говорят, что не нужно это делать. Доказано, что это наносит травму человеку, который вырастает и так или иначе узнаёт. Наши одногруппники, которые пришли и были уверены, что будут хранить тайну, к концу курса поняли, что не будут этого делать.

Фёдор: Есть же очень сильные ограничители скрепного характера. Чужая кровь, генетика. Как это показать всему двору, что чужая кровинушка?

— Осуждение?

Фёдор и Вера: Да, конечно.

Вера: У людей есть внутреннее чувство вины. В группе были пары, которые сделали множество попыток экстракорпорального (ЭКО) оплодотворения. Они говорят об этом со слезами.

Фёдор: Мало того, что это травмы, это ещё капец дорого.

Вера: Им приходится это проживать. В такой ситуации отправляют ещё на дополнительную терапию, чтобы для них приёмный ребёнок не стал заглушением непрожитой боли.

- По итогам обучения в школе даётся заключение?

Вера: Почти никому не дали из нашей группы. Одним предложили взять паузу на личную терапию, одним взять перерыв, пока их ребёнок не подрастёт и они не начнут высыпаться, другим посоветовали ещё пожить вместе. В конце там несколько индивидуальных собеседований с психологом. Наших детей звали. Про них тоже писали в заключении, что дети адаптированные, имеют своё мнение, могут за себя постоять. Если психолог напишет, что не рекомендует брать детей, то придёшь ещё раз в школу приёмных родителей на собеседование через полгода.

Фёдор: Главное, как я понял по вердиктам, которые они выносили, это подсчёт баланса ресурса и возможностей. Если гасишься на работе с утра до вечера для того, чтоб хватило бюджета, для того, чтобы прожить с понедельника по воскресенье, то какой тут приёмный ребёнок. Сначала бы выспаться, на ноги встать. Ты же справки о доходах предоставляешь. Ты не можешь закончить школу приёмных родителей, будучи безработным, имея 12 незакрытых кредитов. Предоставляешь всю официальную информацию о возможности своих банковских счетов. Граница прожиточного минимума в нашей стране предательски низка, но всё же ты должен какую-то планку перепрыгнуть.

- Это хорошая заградительная мера?

Фёдор: Да, потому что у нас была в группе пара, которая просто рассталась после того, как они закончили обучение. Они поняли, что их жизненные планы не сходятся. Это нормально. Это была как раз групповая терапия, а она усугубляет все процессы, которые идут внутри семьи. Если они центростремительные, то становится лучше. А если центробежные, то, возможно, семейная терапия помогает быстрее перейти к фазе расставания. С учётом того, что большая часть занимающихся не имеют опыта отцовства и материнства, вопросы там задаются правильные — мир изменится, не будет больше вокруг тебя вращаться.

— Теоретически это должно уменьшить количество отказов?

Фёдор: Конечно.

— Как вы думаете, почему так происходит — детей возвращают?

Фёдор: Может тяжело, дети бывают непростые. Это же труд, а не всегда есть силы.

— Вы говорили, что детей нужно вытащить из системы. Как вы думаете, можно ли изменить систему детских домов в России? Либо это решается только популяризацией усыновления?

Фёдор: Мне кажется, этот идеал недостижим. Это можно решить только в рамках одной культуры, этноса. Есть регионы в России, где нет детских домов. У некоторых этносов понятие семьи такое, что даже при исчезновении прямых родителей, ребёнок всё равно остаётся в семье, а не уезжает в детский дом. Это Чечня, Дагестан, Карачаево-Черкесия. Тем не менее, у нас очень большая страна, и большое количество проблем в ней не могут решиться в принципе. Это одна из них. А дальше всё только теория малых дел.

Вера: У нас могли бы ввести институт фостерных семей, как в Америке. Хотя бы для части детей, чтобы дети младшего возраста не попадали в систему. Там довольно долгий процесс — они пытаются найти биологическую семью или восстановить отношения с родителями. Если выясняется, что это невозможно, то ребёнок попадает в список тех, кого можно усыновить. И та семья приёмная, которая его воспитывает, тоже может его усыновить.

Я просто слежу за одной такой семьёй в Америке в штате, где нельзя больше 6 детей брать. Они начинали с одного своего и пяти пустых мест. Сейчас они шестого ребёнка усыновят и закончат. Через их семью прошло больше 30 детей, часть возвращали в родные семьи, часть усыновляли. У нас могло бы быть тоже самое.

— У нас в Шилке есть проект «Детская деревня». Хотят в ещё одном районе края такую открывать.

Фёдор: В Ленинградской области есть такая.

Вера: Это очень круто. Но, конечно, капля в море.

— Как кровные дочки относятся в сёстрам?

Вера: Прекрасно. Младшей из наших кровных исполнилось 4, когда мы пошли в школу приёмных родителей. Потом появилась Сюся дома, от которой все в восторге. А сейчас мы сказали, что привезём Сашу, которая чуть постарше неё, но при этом ростом с неё. Она захлопала в ладоши и сказала: «Классно, мы с ней будем играть». Ей это кажется совершенно естественным способом появления детей в семье. Старшая видела, что я была беременная, и она может сравнивать. Но, когда мы искали Сюсю, она вместе со мной смотрела базу — ей нравились все младенцы. Она согласна была на любого.

Ребёнка постарше мы с ней много обсуждали, ей, конечно, было тяжело — как же ребёнок уже без нас был много лет, как мы будем к нему привыкать? И мы с ней это проговаривали, и я убеждала её, что ребёнок вырос в не очень благополучной семье, а потом ещё пробыл в системе, где стресс и тормозится развитие, что эта девочка будет скорее маленькой. Нашей средней 5 лет, и по моим прикидкам, психологический возраст Саши будет такой. На подростка я бы не решилась, а с ребёнком такого возраста, я надеюсь, ещё можно строить семью. От девочек полная поддержка и принятие.

— Они по видео разговаривали с Сашей?

Вера: Разговаривали. Средняя спрашивала, когда мы позвоним Саше. Потом старшая расстроилась, потому что мы уезжаем, потому что она тяжело с нами расстаётся. А средняя говорила: «Как хорошо, что вы летите и скоро привезёте нам Сашу». Она ждёт этого, как ещё одну подружку.

— Придумывали вы уменьшительно-ласкательное имя?

Вера: Нет. Это проблема, да. Мы очень много это обсуждали. Мы всегда подбирали имена такие, чтобы не нужно было фамилию говорить. Когда говорят «на день рождения придут Муся и Ляля», все знают, какие это Муся и Ляля. Имя Саша есть и среди наших знакомых детей. Поэтому нам нужно какое-то уменьшительное, которое будет запоминаться.

Ещё не придумали. С другой стороны, мы совсем не удивились, что Саша. Потому что у нас старшая Муся — Мария Фёдоровна в честь императрицы. И потом все шутили, когда мы собирались вторую рожать: «Вы её, наверное, назовёте Александра Фёдоровна». Мы говорили: «Нет-нет, мы выберем другое имя». Но вот, пожалуйста — Александра Фёдоровна сама нас нашла. Связь с Романовыми сама собой получилась.

— Но здесь всё равно уже надо будет учитывать и её желание, как она хочет, чтобы её называли.

Вера: Конечно. Поэтому мы не можем ничего придумать, пока мы с ней не поговорили. Иногда дети хотят, чтобы их как-то начинали дома иначе называть.

Вообще, конечно, даже страшно представить, как завтра пройдёт встреча. Мы должны приехать просто переодеть её — в детских домах обычно отдают детей голыми, мы привезли всю одежду с собой. Переодеваем, садимся в машину и едем обратно. И там особенно на сантименты времени не будет. Как-то контакт мы установим за 10 минут и поедем.

— Почему удочеряете девочек?

Вера: В ситуации, где нужно кого-то адаптировать, я гораздо лучше себе представляю девочку в каких-то вещах и, наверное, мне так проще. Если бы мы брали младенца, было бы всё равно. Но девочки просили третью сестру. А сейчас 3 сестры и мы берём кого-то подросшего, брать мальчика в эту компанию было бы тяжелее всем. И средняя у нас в таком возрасте, когда хочет играть только с девочками и не хочет играть с мальчиками. Мы её не убедим, что мальчики тоже хорошие, пока она не вырастет.

— Как вы отнесётесь к тому, что Саша, возможно, захочет найти своих родителей, встретиться?

Вера: Мы планируем. Когда она подрастёт, мы все вместе прилетим в Забайкальский край, лучше всего летом. Посетим Даурский заповедник и заодно встретимся. В России тайна усыновления направлена в сторону усыновителя, но не в сторону тех, у кого забрали детей. Нам буквально выдадут паспортные данные.

— У Сусанны не известно, кто родители?

Вера: Её мама оставила фамилию, имя, отчество в роддоме. Документов нет, но её, конечно, нашли просто по соцсетям. Мы сохранили несколько фотографий, чтобы Сюся знала, на кого похожа. И чтобы она могла найти родителей, когда вырастет. Мы надеемся, что данные сестры Саши завтра скажут в опеке. У неё была младшая сестра, которую уже забрали.

— Какой дадите совет тем, кто думает об усыновлении и сомневается?

Вера: Лететь в Забайкалье. У вас прочитают люди, которые живут в Забайкалье. Но узнают, что им повезло. Мне кажется, сложно дать совет. Меня часто спрашивают, как вы справляетесь с тремя, с работой и ещё собираетесь с четырьмя справляться. Я не знаю, у меня изначально есть такой ресурс. Не у всех есть. У меня нет совета. Я боюсь, что любой будет трактован неверно. Я тоже такой ещё приёмный родитель, потому что взяла младенца. Неизвестно, как я запою через полгода после адаптации с подросшим ребёнком из другого региона.

— Выросли вы в больших семьях?

Вера: У меня старший брат и младшая сестра. По советским меркам не очень маленькая семья. Поэтому я всегда хотела трёх и больше. С Федей мы сразу на четырёх договорились.

— Своим примером вы хотите популяризировать усыновление в России?

Вера: В этом вся идея. Из наших друзей и приятелей мы первые, кто занялся этой темой. И о каких-то вещах люди просто не знают. Они не знают, сколько детей в системе, какие травмы получают там дети.

Сейчас я от наших знакомых получаю комментарии, что они тоже думают — «сейчас мы своего подрастим и тоже пойдём в школу приёмных родителей». Есть у нас подруга, которая уже сходила и на этапе заключительного собеседования сейчас. Я думаю, что если бы каждая из знакомых семей, у кого есть ресурс, решили бы ещё одного ребёнка не рожать, а взяли бы из системы, то это прям полдела было бы. И так по всей стране.

Фёдор: У нас есть совершенно осознанная формулировка, что мы категорически против героизации процесса. Мы это не для медали делаем.

Наша задача, почему мы всегда соглашаемся на беседы — снизить пороги. Чтобы это не было подвигом для общества. Приёмные родители не герои, я хочу, чтобы это стало нормой. Мы бы хотели, чтобы сама идея в обществе стало просто ещё одной опцией, оценочно не окрашенной. Вот те знакомые, которые делали ЭКО, прежде чем прийти в школу приёмных родителей. В теории у них эта идея могла появиться раньше, если бы она витала в воздухе.

Вера: Очевидно, что они не получали удовольствие от этих ЭКО. Это реально травма. Я это обсуждаю, а потом открываю ленту и вижу, в Иркутске опека напрямую даёт телефон и устраивает четырёхмесячную Дашу, которая будет как мои кровные младенцы. Может, вместо этого проще полететь в Иркутск и кого-то забрать.

Мне кажется, если больше говорить об усыновлении, то можно поменять к нему отношение.