«Тайны истории»: Как читинцы встречали Новый год 100 лет назад

Об этом не писали ровно 100 лет. Эта встреча была особенной. Молодая «буферная» Дальневосточная республика (ДВР) и её столица Чита жили очень даже непросто. Хотя в продажу тогда и предлагались откидные календари на Новый 1922 год, найти хотя бы один или просто праздничную открытку не удалось. В домах читинских обывателей тогда с ностальгией доставали новогодние и рождественские открытки, изданные до 1917 года.

В те декабрьские дни кто с тревогой, а кто с надеждой следил за походом так называемой белоповстанческой армии, а точнее, остатков каппелевских войск. С начала декабря они, двигаясь с востока на запад, занимали станцию за станцией на Транссибе и подошли к Хабаровску. Читинские газеты практически ежедневно печатали сводки с нового фронта, но многие им не верили и были правы.

Это стало ясно, когда стало известно, что 22 декабря 1921 года белые заняли Хабаровск, а в Читу стали поступать эшелоны с ранеными и обмороженными бойцами Народно-революционной армии (НРА).

Прибывший на фронт член Военного Совета НРА Степан Серышев попытался организовать оборону города и поначалу был уверен в своём успехе. 18 декабря он докладывал из Хабаровска вернувшемуся в Читу из Дайрена главкому и военному министру ДВР Василию Блюхеру:

«Прибыл в Хабаровск 11 декабря в 16 часов… Сегодня прибывают части Амурского полка, завтра он будет в полном составе, и я перехожу в наступление 20 декабря. Оперативный план наступления я составляю сегодня и пошлю вам. В районе Вяземская – Котиково мною созданы ячейки партизанского движения, кои на конях будут проявлять себя. Положение в данный момент считаю прочным».

Однако 28 декабря уже после того, как части НРА оставили Хабаровск, Серышев докладывал Блюхеру уже несколько иное, хотя с той же ноткой оптимизма:

«Ввиду деморализации войск, растаявших более чем наполовину убитыми и ранеными, а главным образом обмороженными, […] потерей Хабаровска, который меня связывал по рукам, игра не проиграна. Наш данный момент считаю исходным, думаю продержаться до подхода кавполка и массы пополнения Амурской области, [которое] разрежу по полкам и разобью по частям. Тыл противника наводнён партизанскими отрядами, эвакуация грузов из Хабаровска сошла на нет…

Амурский полк потерял почти весь комсостав, военкомов и одну треть состава, в остальных частях потери выясню. Случилось то, что нужно было ожидать. Войска деморализованы, бегут сломя голову от одного появления разъезда противника, бросая всё до орудий включительно.

Сегодня батальон, стоявший во Владимировке, подвергся внезапному нападению кавчасти противника и панически бежал по направлению Волочаевка – Покровка, бросив два орудия, одно без замка. Воспользовавшись орудием, противник открыл огонь, [из] Покровки гарнизон в панике бежал в Николаевку, оставляя ещё не вывезенные грузы. Решил отвести деморализованные части на Ин и начать старую работу формирования и сколачивания».

И то, что не удалось под Хабаровском, у станции Ин у Серышева получилось. Красным удалось наконец собрать серьёзную группу войск, включавшую два бронепоезда, 27–28 декабря произошло сражение, остановившее наконец наступление белых. Это был настоящий новогодний подарок для ДВР. И 29 декабря Серышев докладывал Блюхеру:

«Паническое состояние частей изживается, возможно, навыком боевой обстановки в совокупности с расстрелами на месте. Бой под Ином 27 декабря убедил меня в этом. Перелом произошёл, противник в бою под Ином в составе… пехотных и сахаровской кавалерии… орудиях был разбит, потеряв сотни убитыми и ранеными».

«Поздравляю вас и ваши войска с первой крупной победой, — сказал Степану Серышеву главком Василий Блюхер по прямому проводу в тот же день. — Прошу передать всему личному составу, принимавшему участие в бою, глубокую благодарность Военсовета и правительства. Необходимо выделить наиболее достойных к представлению к ордену Красного Знамени. Вчерашний успех имеет громадное моральное значение для войск».

Но для окончательной победы ещё многое предстояло сделать. А потому в областях ДВР объявляется военное положение и начинается мобилизация. 27 декабря правительство ДВР приняло закон о мобилизации на территории Забайкальского и Приамурского военных округов. Отдельно шла мобилизация коммунистов и комсомольцев, а также… уголовников. Последнее назвали… «разгрузкой тюрем». По этому поводу 21 декабря также был принят отдельный закон.

Наряду с войной на востоке возникла и большая проблема на западе, у «материнской», как её называли в большевистских газетах ДВР (с подшивками познакомился в Забайкальском краевом краеведческом музее им. А.К. Кузнецова и Государственной архиве Забайкальского края), Советской России, где во многих губерниях, прежде всего в Поволжье, разразился страшный голод. С одной стороны, туда отправляли эшелоны с продовольствием, с другой, принимали оттуда эшелоны с беженцами, спасающимися от голодной смерти.

15 августа прямо в кабинете председателя Совета министров ДВР Петра Никифорова был создан Центральный комитет помощи голодающим (ЦКДВ), председателем которого избрали меньшевика Карла Лукса.

Каждый день читинские газеты рассказывали о том, как идёт борьба с этой общей бедой. И 31 декабря не стало исключением. В этот день в главной республиканской газете «Дальне-Восточный Телеграф» была напечатана заметка «Вести из голодного края»: «На имя ЦДВК поступила телеграмма из Уфы от 27 декабря следующего содержания:

«Из Москвы получено уведомление об отправке в Уфу врачебного поезда с четырьмя питательными отрядами. Изнемогающее от голода население Уфимской губернии шлёт братскую благодарность населению Дальнего Востока и обещает, когда потребуется, отдать на борьбу свою жизнь. В Уфимской губернии голодает свыше миллиона людей. В отдельных районах от голода и эпидемии вымерло свыше 50% населения и убито на мясо до 80% скота. Есть случаи умерщвления и употребления в пищу детей. Председатель губернского комитета помощи голодающим Савельев».

В Чите ждали детей, которых должны были привезти из зоны бедствия, но пока шли эшелоны с семьями. Голодные люди так же, как и зимой 1919–1920 годов, когда через Читу шёл поток беженцев, двигавшихся с колчаковской армией, привезли с собой и эпидемии.

«Волна голодающих, докатившись до Забайкалья, — отмечал 8 декабря «Дальне-Восточный Телеграф», — принесла сыпной тиф. На рабочей Чите, особенно близко стоящей перед надвигающейся грозой, в течение первой недели декабря зарегистрировано 12 заболеваний».

28 декабря та же газета писала: «Тифозные очаги зафиксированы в Верхнеудинске (ныне Улан-Удэ – авт.), Петровском Заводе и Чите. Занесён тиф, несомненно, беженцами. В данный момент в Верхнеудинске устроен изолятор и все поезда дезинфицируются. В Верхнеудинске работают в тесном контакте военное ведомство с железнодорожными организациями. В городе приспособлена заразная больница доктора Алексеева. В Чите будет устроен изолятор на станции… Тиф протекает у больных в тяжёлой форме: сопровождается осложнениями, воспалением лёгких.

Данные о тифозных заболеваниях к 25 декабря – на квартирах 60, в больнице – 75 больных».

31 декабря эта газета сообщила, что случаи заболевания тифом отмечены на станции Оловянной. «В Чите, — констатировал «Дальне-Восточный Телеграф», — также замечалось быстрое повышение числа заболеваний к декабрю: в августе 20, в сентябре 27, в октябре 27, а к концу декабря… достигает 150».

Болезнь, как всегда, не щадила ни бедных, ни богатых, ни облечённых властью. 26 декабря сыпным тифом заболел председатель Народного собрания ДВР Сергей Суховий, которого в тот же день поместили в больницу (он выжил, но в новом году занял другой пост).

О предстоящих праздниках – Новом годе и Рождестве – официальная читинская печать писала крайне скупо. О Рождестве вообще ничего не писала. С одной стороны, это было частью коммунистической политики, а с другой, не хотели в сложившейся ситуации настраивать верующих против власти.

В то же время и Рождество, и Крещение оставались любимыми народными праздниками. 31 декабря «Дальне-Восточный Телеграф» напечатал в «Хронике» малюсенькую и странную заметку, названную «Праздничный отдых».

«В предстоящие праздники, — говорилось в ней, — занятия не будут производиться 1, 7, 8, 19 и 22 января н.с. (нового стиля – авт.), а 6 января будут производиться только до 12 часов дня». А вот о занятиях в школах, училищах, Государственном институте народного образования (ГИНО) или вообще в организациях и учреждениях, не говорилось.

Сам по себе это был факт признания властями ДВР этих праздников. В этих же газетах печатались рекламные объявления о репертуаре в новогодние и рождественские дни театров и кинотеатров города.

Читинцам же надо было позаботиться о праздничном столе. Тем, у кого были какие-то более-менее приличные доходы (предпринимателям, чиновникам, командованию военных и силовых структур), свои услуги со страниц всё тех же официальных и партийных газет рекламу своих товаров, прежде всего продуктов, предлагали «Фруктово-бакалейно-гастрономический магазин Г. Исмагилов» и «Бакалейно-гастрономический магазин «Унион». Но большинство жителей города в то время отоваривалось на рынках. А вот на них-то тоже возникли проблемы.

«Хабаровский поход» белых, уход на фронт многих воинских частей, а также части сотрудников Госполитохраны и милиции, «разгрузка тюрем» привели к новой волне разгула уголовщины, ряды которых пополнили дезертиры.

«В последнее время на базаре цены на продукты крестьянского хозяйства испытывают скачки в сторону повышения, — писала в начале декабря большевистская «Дальневосточная Правда». - Объясняется это тем, что неуклонно прекращается подвоз со стороны крестьян, вызываемый в свою очередь развившимися грабежами.

По словам самих крестьян, на дорогах к городу оперируют шайки грабителей, которые у едущих в город крестьян отбирают положительно всё, оставляя только лошадей. Шайки эти хорошо вооружены, на лошадях, одеты частью в одежды военного образца, частью в штатскую. Не брезгуют шайки ничем, отбирая муку, овёс, живность и т.д. Попытки крестьян ездить группами не дают положительных результатов, так как пять-шесть безоружных сопротивления оказать не могут и двоим-троим вооружённым».

Ну а у тех, кто всё же прорывался в город, возникали проблемы со спекулянтами непосредственно на рынках.

«Спекулянты захватывают буквально все продукты, привозимые крестьянами из окрестных деревень, — писала та же газета. - Скупка продуктов спекулянтами происходит как на самом базаре с раннего утра, так и на вокзалах и постоялых дворах.

Этим граждане лишаются возможности приобретать продукты первой необходимости по доступным ценам и принуждены обращаться к спекулянтам, дерущим за всё втридорога.

Страсти спекулянтов при «осаде» приехавших на базар крестьян разгораются до того, что дело доходит до драки».

Кроме проблемы с продуктами, существовала и проблема с праздничным… алкоголем. 10 декабря главная республиканская газета напечатала «Разъяснения к вопросу о винной торговле».

«Лицам, желающим производить торговлю винами и спиртом, — говорилось в ней, — следует иметь в виду, что 1) согласно 12-й ст. правил об акцизных сборах продажа всяких вин, спирта и изделий из него воспрещена; 2) согласно 14-й ст. тех же правил, разрешена только продажа пива, портера, мёда; что, таким образом, винного магазина на территории ДВР открывать нельзя.

Что же касается продажи портера, пива (с содержанием спирта не свыше 6% по Траллесу), то она разрешается местными самоуправлениями по соглашению с местными акцизными инспекторами (ст. 14 тех же правил). Открытие же гастрономического магазина может быть произведено без особых разрешений простой выборкой промыслового свидетельства».

Поясню, что с 1860-х годов в Российской империи так называемые градусы Траллеса (изобретателем спиртометра был немецкий учёный Иоганн-Георг Траллес) использовались для оценки крепости спиртных напитков. Например, 40 градусов Траллеса должно соответствовать 40% содержания спирта по объёму. Но, как доказал русский химик Дмитрий Менделеев, то, что Траллес принимал за чистый спирт, было на самом деле его водным раствором. Так что 40-градусный напиток по Траллесу соответствовал 35,42% по Менделееву». Что уж тут говорить о 6%.

И всё же большинство жителей как-то к встрече Нового года приготовилось. И всё бы ничего, но вот уголовники и в самой столице ДВР потеряли всякий стыд и страх.

«В городе появился особый сорт грабителей, — возмущался всё тот же «Дальне-Восточный Телеграф», — которые останавливают на безлюдных улицах прохожих вопросом «нет ли поблизости милиционера?» и, удостоверившись таким путём о безопасности, раздевают жертву «до максимума возможного», упаковывая вещи в приготовленные мешки (обыватели их тут же прозвали «мешочниками» — авт.).

6 декабря два мешочника раздели девушку, по счастию около её квартиры. 7 декабря, возможно, те же два мешочника бежали от служащего, который не растерявшись ответил на их вопрос, что за ним идут два милиционера. В тот же день четыре мешочника остановили сестру милосердия, но случайно потерпели неудачу».

«В последнее время, — уже незадолго до Нового года, сетовала газета, — по вечерам на читинских улицах любители лёгкой наживы, опросив прохожих, нет ли поблизости милиционера, предлагают снимать шубу, иногда шубу продают собственнику, довольствуясь небольшой платой…»

И вот тут с одной из жертв, произошло «рождественское чудо». Правда, газета, рассказавшая об этом случае, ограничилась сухой констатацией факта произошедшего с одной из жертв такого ограбления, точнее одним из тех, кто попался в руки «мешочников».

Это был некий священник С., с него сняли шубу, а взамен предложили старую шинель. Понятно, батюшка беспрекословно исполнил требование грабителей.

«Придя домой в таком странном одеянии, — рассказывал репортёр «Дальне-Восточного Телеграфа», — священник С. в карманах шинели обнаружил шесть золотых пятирублёвиков и 8 р. мел. сер., получив, таким образом, за свою шубу по забывчивости воришки достаточную компенсацию».

«За последнее время участились налёты грабителей на прохожих, сопровождающиеся раздеванием последних, — продолжала возмущаться газета уже 1 января 1922 года. - Наглость грабителей превосходит всякие границы: зачастую налёты производятся лишь завечеерет».

И задавала вполне оправданные вопросы: «Неужели нельзя положить предел этому безобразию? Где же наша милиция, особенно конная?»

А милиция, точнее часть её сотрудников, в эти дни сумела отличиться далеко не лучшим образом.

22 декабря на заседании заводского профсоюзного комитета (завком) электрической станции решили новогодние праздники не проводить. Завком принял по этому поводу специальное постановление.

В нём было сказано, что «ввиду того, что в настоящее тяжёлое время со стороны далёкой нам Совроссии слышится клич прийти на помощь холодным и голодным детям, которые не имеют насущного куска хлеба и буквально пухнут с голода, завкомитет во имя простого человеколюбия к обездоленным просит сознательных рабочих и служащих не принимать участия в подписных листах, жертвуя лишнюю копейку в приют для голодных детей, а не для веселья одного вечера. Пусть сознательный рабочий останется незапачканный перед всеми рабочими и смотрит в глаза с чистой совестью каждому».

24 декабря правление профсоюза металлистов единогласно подтвердило это решение, указав, что «деньги лучше всего отдавать именно на приюты и подарки бойцам нашей армии».

Но по каким-то причинам единой компании из этого призыва не получилось. И часть профсоюзов свои вечера по встрече Нового года всё же провела.

«Правлением рабочего клуба организуется встреча Нового года для членов профсоюзов, — сообщили читинские газеты 25 декабря. — Запись производится в Доме профсоюзов в канцелярии ДВСПС и у тов. Холмской. Всем товарищам, желающим встретить Новый год в рабочем клубе, необходимо своевременно внести деньги не позже 29 декабря 1921 г.».

И вносили… Поэтому в ночь с 31 декабря на 1 января в рабочем клубе на Чите I и в Еврейском рабочем клубе им. Б. Борохова (Бер Борохов был идеологом рабочего сионизма, одним из лидеров движения «Поалей Цион», умер в Киеве в декабре 1917 года – ред.).

За порядком в рабочем клубе должен был присматривать (надзирать) дежурный надзиратель, милиционер Авдюков. Но он тоже решил встретить Новый год, а потому был нетрезв. Вскоре к нему присоединились дежурный надзиратель Федосеев и несколько его коллег. Пьяные милиционеры, хамившие собравшимся на встрече Нового года, испортили людям праздник.

Ещё дальше пошли их коллеги в еврейском клубе. Туда сначала ворвавшаяся группа пьяных милиционеров попыталась разогнать пришедших на праздник, но получила отпор, тогда покинувшие клуб милиционеры «спустя некоторое время вновь прислали к распорядителям вечера человека с требованием дать им выпить».

Итогом стал приказ №1, подписанный 2 января 1922 года министром внутренних дел ДВР, в котором было сказано:

«Находя такое отношение сотрудников милиции преступным в поведении их, не выдерживающим ни малейшей критики, ставлю это на вид главному правительственному инспектору милиции ДВР и приказываю ему объявить: начал. Чит. гор. милиции строгий выговор, на помощника его по наружной части наложить строгое соответствующее взыскание, нач. 2-го уч., дежурного надзирателя Авдюкова, дежурного надзирателя Федосеева и бывшего с ним милиционера арестовать на 10 суток каждого. Кроме того, приказываю срочно выяснить фамилии посетивших клуб Борохова милиционеров и также арестовать их на 10 суток каждого».

И всё же Чита и читинцы пусть с тревогой, но главное, как всегда, с надеждой встречали Новый 1922 год, год, когда наконец-то должна была завершиться в крае Гражданская война, когда мирная жизнь со всеми её маленькими радостями и проблемами в полном объёме должна была вступить в свои права.