«Колос» против «Северянки». Как Чита делилась на группировки и что из этого вышло

Сериал «Слово пацана. Кровь на асфальте» (18+) вызвал не только возмущения моралистов, но и ностальгию у тех, кто застал действительность советских городов юношами. Реальность большой родины была примерно одинаковой — с делением на районы, модой, сленгом и прочими атрибутами. Мы поговорили с несколькими читинцами, чья молодость пришлась на 70–80-е годы прошлого столетия.

— Я окончил школу в 1979-м, в это время было четкое деление на районы. Тогда было много детей, мы не смотрели телевизоры, тусовались по дворам. Я жил рядом с «Колосом», район был, соответственно, Колосовский. Ограда наша находилась на углу улиц Журавлева и Бабушкина, называлась Калининской (магазин «Калинка» находился в доме на перекрестке Бабушкина и Бутина).

Мы воевали с «Северянкой» — это школа № 38, потом объединились с Сосновым бором, чтобы усилиться. Если мы со школой пошли куда-то без поддержки ребят с Сосняка, то нам влетало. Как-то отхватили на ЗабВО на общегородском мероприятии. Потом был какой-то сбор школьников в кинотеатре «Бригантина» во Второвском пассаже. Тогда драка началась в фойе, а потом уже на улицах догоняли друг друга.

Порой дрались жестоко. Пинали лежачих. В массовых драках, видимо, действовал стадный инстинкт. Помню, дрались на Пушкина, кто-то один упал, его толпа пинала — дети бывают жестокими. Носили с собой ножи и цепи, солдатские ремни. Делали дубинки со свинцом или дробью — очень хлесткие. На танцплощадке, бывало, и резали людей.

Летняя танцплощадка находилась в парке ОДОСА (Окружной дом Советской армии, ныне Дом офицеров). Там молодежь собиралась четко по своим районам и в случае чего начинала драку стенка на стенку. Поводом могло стать то, что девушку не ту пригласили танцевать, или толчок какой-то. Часто потасовки разнимала милиция, а драчунов уводили в отдел.

В парке могли просто в кусты затянуть, чтобы спросить, из какого района. Меня как-то раз затянули ребята из 12-й школы и навтыкали. У меня были длинные волосы до какого-то момента, и я их после такого случая состриг — домой пришел и вычесывал с лафтаками кожи. Понял, что такая прическа в драке очень плоха, и с тех пор стригусь коротко.

Основные районы — это Северянка, Машзавод, ЗабВО. Был Париж — по названию беседки около 12-этажного дома на пересечении Амурской и Кастринской. Пятак был и есть до сих пор за кинотеатром «Забайкалец» («Центавр»). Все боялись островских, потому что там народ обитал дикий.

Отдаленные районы я не очень помню. Кажется, что КСК особо и не знали — они в город почти не выбирались, мы тоже к ним не ездили. Основные движения шли в центре. Кого-то встретил и сразу вопросы: откуда вы, пацаны? Кого знаете? Тогда у нас на районе в авторитете были братья Хомутовы, что ли. Кто-то еще. А если не знаешь никого, то могли побить и деньги стрясти. В карманы не залазили — заставляли прыгать.

Выйти на Остров было целым подвигом для учеников 6–7-х классов — там могли и шапку снять. Авторитетность районов зависела, наверное, от числа бандюганов. В Чите была большая «химия» (особый вид наказания с ограничением свободы и трудоустройством осужденных на стройках или производствах, в том числе вредных. — Прим. ред.), блаторезы учили пацанов. Кто с ними водился, те сразу крутые такие были. Ну и обычно во дворах жил какой-нибудь арестант, который бухал, чифирил и вокруг себя синих ребят собирал. Неважно уже — из хорошей ты семьи или нет, эта романтика тебя тянула. Я в 15–16 лет сделал свои первые татуировки. Тогда прямо боялись людей с наколками.

В 80-е я уже занимался боксом в «Спартаке», и это давало преимущества — каких-то пацанов я знал и мог их называть. Позже там возник альянс «Спартачей» — но я для них был старый. Тогда как-то уважительно относились к возрасту. А в 90-е я уже повзрослел и знал, что районы стерлись. Пришло время группировок, которые действовали экстерриториально. Но у кого-то сохранялась структура — старшие следили за дворами.

— Делился город по большим микрорайонам — Колос, Зенитка, Кузнечные ряды. Были районы козлячьи — это те, где не соблюдались какие-то правила. Допустим, парень с девушкой идут, то его побьют, а к ней начнут приставать. Людям из таких районов, конечно, несладко потом приходилось. Были какие-то неписаные правила порядочности, и требовалось их соблюдение.

Ближе к 90-м начали уходить старые правила, а новые правила еще не утвердились, и ходили просто толпы, которые всем могли наподдать. Как говорится, свой не свой, а на дороге не стой.

В какой-то момент стали приходить парни из Афгана. У нас в подвальном спортзале тоже появился такой — нас только перевели в старшую группу, и мы увидели, как мужик такой, очень подготовленный, в тельняшке и песочных штанах занимается с нами. Он служил в ДШБ, и у него оттуда были привиты жесткие принципы мужских взаимоотношений, которые прививались нам. Это отчасти было правильно, потому что мы вроде подростки, но уже выходили на улицы и сталкивались там с приметами нового времени. Развал СССР уже начался с перестройкой — разрешили бизнес, появлялись рестораны, которые стали доступны даже студентам. Следовательно, возникала потребность в деньгах. Кто посмелее, тот пошел отбирать вещи — в институте можно было снять с простачка кроссовки или какую-нибудь курточку, сдать это в комиссионку или на барахолку.

Еще одной приметой развала СССР стало появление двух категорий людей — одни могли зашибать деньгу и в этом направлении усиленно двигались. Другие вышли из «гулагов» и понесли с собой свои принципы: где я, там и зона, грубо говоря. Во взаимодействии этих людей и рождалось что-то новое.

Приходилось сталкиваться с этими ребятами из «гулага» — они приезжали на встречи группами и склоняли всех на свою сторону. Мы со своими принципами были в проигрышном положении. Для них, если ты не сидел в тюрьме, а учился, тренировался или служил в армии, то уже какой-то не такой, второго сорта. А эти гулаговские зубатки сами решали, как наказать, что с тобой делать. Тут можно проводить параллели с нынешними депутатами: кто ближе к власти, тот и решает за тебя твою судьбу — что у тебя отнять, как тебя наказать.

До этого времени были совершенно другие взаимоотношения между молодежью. Был случай, да и не один, когда женщине вернули снятую шапку. Она пожаловалась кому-то, молодежь ездила на Зенитку, поговорила с кем надо, и похищенное вернули. Были люди с авторитетом, которые своей волей такие вопросы решали. Старались не врать друг другу и правил придерживаться. Но потом на эти правила просто плевали — на разборках с «зубатками» врали друг другу. Всё это потом привело к безвластию и уничтожению себе подобных. Можно тут по-разному считать, но всё, что происходило в 90-е, легло в подготовленную почву.

В 6–7-м классе мы золотинки из конфет себе вставляли в рот, как будто железные фиксы, и ручками перстни на пальцах рисовали. Таких «блатных» в школе № 2 много ходило. Там контингент интересный был: дети офицеров и мы — полубеспризорники.

У нас на Кузнечиках в авторитете были такие суровые дядьки, которые ничего не боялись. У приятеля моего отец вышел из тюрьмы — его пришел проверять участковый. Мы сидели около дома, смотрим — бежит участковый, а отец за ним с топором. Рубанул по плащу — располосовал, а милиционер не напугался — развернулся и на него. Сейчас думаю, что участковые всё-таки героические люди были.

— Застал это самым краем. Брат был старше меня на 10 лет, и я от него знал про деление на районы и так далее. Он участвовал в массовой драке за ДК Машзавода (сейчас это детский центр «Орешки») в середине 80-х, и я со двора прибежал туда. Было мне 5–6 лет, мне в ногу прилетел камень — можно сказать, что даже пострадал.

Когда я учился в старших классах, то уже не было деления на районы. Зависело всё не от района проживания, а кто ты по жизни. Если неправильно отвечать на этот вопрос, то можно каждый день получать и в своем родном дворе. Царили уже уголовные понятия. Меня, кстати, удивляет, что про АУЕ* (движение признано экстремистским в России) говорят как про изобретение нулевых. У нас тоже идеология эта бродила, был такой же лозунг в начале 90-х.