«28 лет мне по голове бьют». Интервью с профессиональным боксером Папиным о спорте, политике и национализме

Профессиональный боксер и кикбоксер Алексей Папин приезжал в Читу по просьбе друзей в середине марта на VI Всероссийский турнир по боксу на призы другого профессионала и выходца из Забайкалья Александра Бахтина. Папину 35 лет, 28 из которых он дерется с людьми. Редактор «Чита.Ру» Андрей Козлов поговорил с Алексеем Папиным о спорте, политике, санкциях и о том, что такое русский национализм.

Ниже приводится отредактированная расшифровка «Редколлегии» от 15 марта.

— Некоторые пишут, что вы слишком прямолинейны в боксе. Читали такие комментарии?

— Конечно. Знаете, сколько людей, столько мнений. Прямолинейность, где она должна быть, она есть, где ее не должно быть, естественно, ее нет.

— Я смотрел большое интервью ваше с боксером Дроздом, вы даже с ним, по-моему, спарринговались раньше.

— И спарринговались, и тренировались, когда он только начинал свою боксерскую карьеру, он тоже из тайского бокса перешел в бокс. Дрозд начинал в подмосковном Реутове у моего тренера на тот момент — Васильева Сергея Николаевича, тренировались вместе.

— В интервью перечислялись ваши достижения: вы чемпион мира по версии IBF — это профессиональный бокс, не любительский, чемпион мира ВАКО — это кикбоксинг?

— Я абсолютный чемпион мира среди профессионалов по кикбоксингу.

— Абсолютный чемпион мира — это тот, кто собрал все три пояса? Сейчас это, по-моему, невозможно.

— Нет, сейчас это возможно. В России невозможно, вы имеете в виду, то, что я сделал? Да. В кикбоксинге есть три основных раздела в ринговых дисциплинах — это фул-контакт (там нельзя бить ногами по ногам), лоукик (удары разрешены ногами и в голову, и в ноги, и в корпус) и К-1 (где еще разрешены удары коленом).

— Во всех трех категориях?

— Да.

— А как вы перешли из кикбоксинга в бокс?

— Всё достаточно просто. Все спортсмены отчасти тщеславны и меркантильны. Я, наверное, не исключение. Мы все хотим хорошо кушать, хорошо одеваться, ездить на хорошей машине, хотим, чтобы наша семья была сыта. Это финансовый вопрос. Ну и медийная составляющая тоже играет роль. В принципе, в жизни чем более медийным ты становишься, тем больше дверей для тебя открыто.

— Что больше нравится — кикбоксинг или бокс?

— Изначально, когда я перешел в бокс, мне было, конечно, тяжело. Я понимал, что кикбоксинг более зрелищный, более динамичный. Но когда я вник в бокс уже, все-таки любительский бокс и профессиональный бокс — это два разных вида.

У меня был бой с моим товарищем Русланом Файфером. Я знал, как с ним боксировать, и понимал, что после шестого раунда он устанет. Я просто шесть раундов ходил за ним, позволял ему поверить в себя, позволял ему бросать много ударов и уставать и в 6-м или 5-м раунде нокаутировал его. Это всё ты просчитываешь на несколько шагов вперед. И в тот же момент ты это должен делать в экстренной ситуации, когда тебя бьют.

— А вы в любительском боксе были или сразу в профессиональном?

— В любительском боксе не так много. Я выиграл турнир Агеева (Всероссийский турнир по боксу на призы заслуженного мастера спорта СССР Виктора Агеева проводится в Балашихе ежегодно с 2001 года. — Прим. ред.), тогда он еще не был мастерским — такой престижный турнир у нас в Подмосковье.

Потом турнир Щербакова (Всероссийский турнир по боксу, посвященный памяти заслуженного мастера спорта, заслуженного тренера СССР В.С. Щербакова. — Прим. ред.), за институт боксировал в чемпионате Москвы среди студентов. Но там мне пришлось два боя провести, выиграть и сняться, чтобы поехать на чемпионат Вооруженных сил России по кикбоксингу. Потому что я уже на тот момент планировал призываться в ЦСКА, в спортроту. И так сложилось, что я в кикбоксинг ушел, в сборную попал и 8 лет был первым номером сборной команды страны.

— Вы же не проигрывали практически никогда? У вас единственное поражение в профессиональном боксе по очкам, по-моему.

— Да.

— То есть вы особо не знаете поражений?

— Ну как, в любительской карьере в любом случае они были. Где-то были победы, где-то — поражения. Тут сложно, когда много боев. Особенно по юниорам мне не удавалось ничего, меня колотили, я всё равно шел.

— То есть вас били вообще-то? Вы битый боксер?

— Конечно, меня лупили — мама не горюй.

— Нос у вас сломан, я вижу, или нет?

— Нос сломан. В кикбоксинге мне его ломали дважды, один раз на улице.

— Драка какая-то была? Я думал, кикбоксеры не дерутся на улице.

— Бывает.

— Не было никогда желания на Олимпийские игры поехать, выиграть олимпийский турнир?

— Один раз у меня такие мысли были. Они посетили мою голову в 2007 году, когда я был первым номером страны по кикбоксингу и готовился к чемпионату мира. Мы были на сборах с ЦСКА, я очень много там тренировался, боксировал за них долгое время и в армии служил в ЦСКА. С нами был тренер. И он мне так говорил: «Давай я тебя отправлю на Олимпиаду». У меня тогда глаза загорелись, но я ушел в кикбоксинг, и он много лет меня не отпускал. Конечно, сейчас с высоты жизненного опыта, когда смотришь назад, я понимаю, что много времени в кикбоксинге потерял. Надо было в профессиональный бокс переходить и по этому направлению двигаться чуть раньше.

— Вообще, профессионалы в боксе размышляют об олимпийских медалях или это не ценно для профессионального боксера?

— Здесь уже ты выбираешь. Это сейчас разрешили боксерам-профессионалам выступать на Олимпиаде, если у тебя есть определенное количество боев. Раньше ты провел один бой профессионалом — и всё, ты не имеешь права выступать любителем больше, тебе дорога закрыта. Поэтому был выбор: либо ты профессионал, либо ты боксер-любитель и за олимпийский бокс. Сейчас, конечно, уже есть выбор, но я как-то не грежу, наверное.

— Но вы сейчас по-прежнему в профессиональном боксе?

— Да.

— Вы, как в «Википедии» написано, обязательный претендент на титул WBC. Но WBC, насколько я помню, в ноябре запретил участие российских и белорусских боксеров. Как это всё будет развиваться? Это не только по вам ударило, там много сильных россиян.

— Да, они запретили и россиянам, и белорусам. Я был первый номер рейтинга, меня из рейтинга исключили.

— И что теперь?

— Есть другие организации, которые допускают выступления россиян.

— Будете там драться?

— Да. Сейчас меня в рейтинг WBA (Всемирная боксерская ассоциация. — Прим. ред.) включили, я 8-й номер в мире. Ведутся переговоры по соперникам, по боям, будем смотреть.

— Как вообще вы всё это восприняли? Потому что я впервые, да и все, наверное, видели такое массовое исключение россиян из спорта, хотя, казалось бы, спорт и политика разделены. Это всем было очевидно.

— Да ну, всем очевидно, что это никогда не разделить, всё только на словах.

— Но бокс долго держался, вообще, по-моему.

— Вообще, в принципе, на моей памяти это впервые такое. Может быть, во времена холодной войны это было, но не настолько серьезно: какие-то санкции вводились против спортсменов, но не более. Где-то всё началось, наверное, с 2014 года. И вот постепенно всё усложняется.

— Это как-то бьет по вашим профессиональным планам?

— Ну конечно, планы это рушит, все-таки я 28 лет в спорте и всю жизнь свою сознательную иду по ступеням: добился одной цели — ставишь перед собой другую цель.

Для пояса чемпиона мира WBC хотел взять реванш у своего соперника из Конго, он был действующим чемпионом мира. Но он избегал: то санкции, то травмы, то еще что-то.

— Он бегает от вас?

— Да, всё как-то мешало. Уже переговоры велись, но очень сложно их вести. Я думаю, даже люди, которые не имеют отношения к боксу, знают, кто такой Дон Кинг. Он легенда, это профессиональный менеджер, промоутер, который еще работал с Мухаммедом Али и Майком Тайсоном, сейчас он работает с Илунга Макабу. И договориться с ним очень сложно. Это уникальный тип, такая акула в мире бокса.

— Вы же ездите по миру наверняка, и санкции санкциями, но как спортсмены из других стран относятся к россиянам?

— По-разному. Есть адекватные люди, есть неадекватные. С начала спецоперации я не был за границей. Когда уже вся эта ситуация на Украине была с 2014 года, конечно, я много путешествовал, по миру покатался. Последняя поездка была в Германию. Там я общался, нормально все относились. В 2017–2018 годах я в Киеве был. Меня там встречали ребята радушно, несмотря на то что вся ситуация шла за Донбасс, очень тепло встречали, но они даже представления не имеют, что там на Донбассе происходит.

— В интервью вашем с Дроздом говорилось, что вы вообще-то хорошо знакомы со знаменитым украинцем Усиком (боксер-профессионал, выступающий в первой тяжелой и тяжелой весовых категориях, на счету Усика 20 побед в 20 поединках. — Прим. ред.), боксировали с ним, спарринговались, и отношения, естественно, какие-то были. Как-то они изменились после всего этого? Есть вообще какой-то контакт?

— Сначала я заметил, что он отписался от меня в инстаграме (деятельность корпорации Meta и ее сервиса Instagram признана экстремистской и запрещена в РФ. — Прим. ред.).

— Вы обращаете на такое внимание?

— Я совершенно случайно, мне сказал кто-то: «Что-то Усик от всех наших отписался». Я захожу, смотрю, правда, отписался. Потом смотрю, начались у него высказывания про свинособак, оскорбления (Усик записал видеообращение, в котором обвинил Россию в том, что она хочет «убить всех людей в мире», а россиян назвал свинособаками. — Прим. ред.), такой чистый бес.

— Но при этом Усик же был одним из самых вменяемых украинцев, когда начался в том числе конфликт на Донбассе и после Крыма?

— Да.

— А потом его раз — и переключило.

— Я думаю, что очень много финансов завязано там. Ну, конечно, Украина, Соединенные Штаты, Англия, где он проводит поединки, всё там завязано. Если сейчас ему переобуться, кому он будет нужен.

— Вы говорите о том, что он говорит то, что нужно говорить?

— Тот же момент, когда сейчас там Киево-Печерскую лавру пытаются забрать под другое руководство. И Усик же кричал, что «если на Киево-Печерскую лавру пойдут, я встану за монахов». Где тут Усик? Завилял хвостом.

— У вас как вообще поменялось мировосприятие после начала специальной военной операции? Для вас это значимое событие? Как-то оно морально на вас влияет?

— Война — это всегда плохо, мы все это прекрасно понимаем, это горе, это смерти, это сироты, это страшно на самом деле, страшно терять родных. Но если действительно так, что это была вынужденная мера, потому что очень много друзей приезжает оттуда, родственники участвуют в спецоперации. С их слов, допустим, они там украинцев не видели, редко когда, а так там поляки, британцы, грузины, азербайджанцы. Там кого только нет, украинцев даже не настолько много.

— Я видел боксеров, которые, являясь россиянами, вступают под другой флаг, чтобы спокойно выступать в том же WBC. У вас такой мысли не проскальзывало?

— У нас были переговоры по поводу того, чтобы сделать двойное гражданство Сербии, все-таки наша близкая братская страна. Но сейчас там тоже непростая ситуация. Я так понимаю, что Запад очень сильно на них давит.

— Безусловно, они в центре западного мира находятся.

— У них там есть определенные трудности. Поэтому эта ситуация у нас зависла.

Мысли совсем отказываться от гражданства России и принимать гражданство другой страны не было, я гражданин России, здесь моя семья, здесь моя родня, здесь всё мое.

— Так можете себя охарактеризовать?

— Да. У нас многие просто не понимают, что такое национализм, часто его путают с нацизмом, шовинизмом, фашизмом и так далее. Национализм — это любовь к своей родине, иными словами, просто патриотизм, то, что ты хочешь сделать максимально для своей родины, своей нации, то есть русских людей.

Я вообще никогда не разделял русских, украинцев, белорусов, нас так воспитывали в школе. И когда я первый раз в 2005 году был на сборах в Евпатории и там произошел небольшой конфликт: «Да вы москали», я говорю: «Да какой я тебе москаль?» — «Русские все москали». Думаю: «Какие москали? О чём ты говоришь?» Мне было, конечно, это непонятно, мы вроде как бы всегда братья, а тут такое отношение, воспитание чуть иное.

— Вы весь мир, наверное, объездили, ну не весь, много где были. Не было желания где-то остаться? Может, где-то жизнь лучше?

— Нет. Всё классно: побывать, погостить, пожить даже какой-то период времени. Но всё равно спустя какое-то время тянет домой. В России, допустим, есть много мест, где мне нравится — тот же Краснодар. Я там очень много времени провожу последние годы: за два года я там месяцев 9, наверное, провел. Но в Подмосковье мои родители, моя семья, даже если я семью перевезу, родителей, да там мой дед с бабкой лежат, брат, сестра, все там.

— А вы живете-то в Москве?

— В Подмосковье, в Реутове. Я там родился, потом какой-то период времени с бабушкой жил в деревне в Тверской области и обратно в школу уже в Реутове пошел.

— Тренируетесь тоже там?

— На сборы и подготовку к бою уезжаю в Краснодар на два месяца.

«День сурка»

— А как выглядит подготовка к бою? Приезжаете просто в спортивный лагерь и с утра до вечера херачите?

— День сурка: проснулся, поел, потренировался, поспал, потренировался, поел, лег спать, проснулся и всё по кругу.

— Вы сами это всё контролируете или это тренеры?

— Тренеры.

— А питание?

— Питание сам, я свой организм, в принципе, уже знаю. Сейчас, возможно, к следующему бою буду пробовать подключать диетолога. Просто хочу посмотреть, как мой организм воспримет, может быть, действительно будет лучше.

— А до этого ни разу не пробовали?

— Нет.

— А вас этот день сурка не задолбал?

— Да там с ума сходишь. Конечно, тяжело, когда у тебя каждый день одно и то же. Первую неделю, вторую, третью ничего, нормально. Спарринги когда начинаются, уже тяжело. На них ты морально настраиваешься каждый день.

А их таких двое, и они заходят и меняются, а ты остаешься. Они же на тебя работают. И каждый хочет тебя помолотить. Естественно, ты устаешь, это тяжело.

— Спите крепко, наверное, после всего этого?

— Да ну, куда там, наоборот.

— Почему?

— Я не знаю: поздно засыпаю, рано встаю. Днем хорошо сплю, идеальный сон.

— А есть какие-то кумиры у вас, авторитеты, на кого равняетесь, или нет такого у профессиональных боксеров?

— Есть, наверное, у большинства люди, на которых можно равняться, что-то брать, приобретать для себя, но какого-то одного конкретного кумира нет.

— А есть люди в единоборствах, которые не с точки зрения даже техники какой-то боксерской, а как люди вызывают уважение?

— Конечно, Федор [Емельяненко], Сан Саныч Карелин.

— Знакомы с ними?

— С Федором и Сан Санычем доводилось общаться. Александр Поветкин прям красавчик.

— Ну, Федор Емельяненко, наверное, для всех такой авторитет, он такой каноничный русский.

— Да. Но с Федором не удалось именно пообщаться, раскрыть какие-то темы в диалоге. Он приходил в раздевалку ко мне, когда я разминался, приехал после боя, такой, что у него глаз подбитый чуть-чуть, сфотографировались, парой фраз перекинулись.

— А с Карелиным?

— С Карелиным на мероприятиях встречались, но тоже не плотно общались. На самом деле мне очень интересно было бы пообщаться с ними на различные темы — спортивные и не только.

— Пока мы говорили, я был практически уверен, что вы этих двух людей назовете. Мне почему-то кажется, что это прямо напрашивается. Это люди, которые шире, вообще-то, бокса, шире спорта вообще, люди, которые являются моральными авторитетами не только для спортсменов.

— Я смотрел интервью с Сан Санычем. На самом деле он очень правильные вещи говорит. Но к нему так много вопросов стало после того, как он поддержал повышение пенсионного возраста. Но не знаю, не берусь судить.

— Как вам вообще состояние бокса в России, в регионах в том числе, или не наблюдаете за этим?

— Не могу сказать, на самом деле, что я за любительским боксом сильно как-то слежу, точнее совсем не слежу. Но я был в прошлом году на турнире имени Александра Бахтина в Чите, финальные поединки на загляденье были. Уровень бокса очень высокий. Мне очень понравилось, я думаю, что там будущие чемпионы стопроцентно на этом турнире выступали. По-моему, те, кто выиграл этот турнир, уже становились чемпионами России.

— С вашей точки зрения, санкционная политика, риторика не повлияет на развитие бокса в России?

— Не знаю, сложно сказать. Я бы вообще стену поставил, разобрался бы сначала в стране, а потом уже дальше всем бы остальным занимался.

— Всегда спрашивают боксеров, нужно ли идти в этот спорт, потому что по канонам архетип боксера — это такой чувак с отбитой башкой, который не очень нормально разговаривает.

— Мы вроде нормально с вами разговариваем.

— Вы вообще отлично разговариваете, вы не то чтобы отличаетесь, но с вами приятно разговаривать, вы интеллектуальный боксер.

— Двадцать восемь лет мне по голове бьют, представляете? Точнее, стараются бить.

— Вы так прикольно рассказываете про то, что профессиональный бокс — это шахматы, и когда ты все эти 12 раундов заранее рассчитываешь, что ты там будешь делать, сразу вспоминаются люди типа Мухаммеда Али, которые так же к этому подходили. Вы считаете, что заниматься боксом — это нормально?

— Да.

Занимайся спортом, это тебе ничем не мешает, ты только становишься лучше от этого, ты развиваешься. У нас приходят ребята, которые занимались какими-то иными видами спорта, начинаешь им просто показывать, как шагать и бить, у них голова взрывается от координации, в любом случае это мозг заставляет работать.

Но и помимо всего, в любом случае бокс — это в первую очередь интеллект. С физической силой, если у тебя есть много здоровья, ты вышел и как дал, что соперник упал, но это максимум кандидат в мастера спорта, не более того. Для звания выше — заслуженного мастера спорта, мастера спорта международного класса — уже нужна башка, нужно соображать, думать.

— А из чего еще состоит ваша жизнь, кроме бокса? У вас там тренировки, семья, естественно. Что еще?

— Общественная деятельность. Я член Общественной палаты городского округа. У меня зал, в котором тренируются дети и взрослые.

— Вы еще и предпринимательством занимаетесь?

— Предпринимательством это нельзя назвать. Это больше меценатство, наверное, такое.

— А вы богатый человек?

— Всё познается в сравнении. Для того мальчишки, который пришел ко мне и смотрит такими глазами, конечно, я богатый человек: езжу на хорошей машине, я хорошо одет. А у него перчаток нет, я ему их даю, или сумка драная, мы с друзьями ему дарим, как появляется возможность. Конечно, я для него богатый человек. А приходят ребята заряженные, приезжают на хороших машинах, естественно, я для них голодранец.

— Но профессиональный бокс изменил вообще ваше материальное положение?

— Конечно, в положительную сторону.

— То есть вы и осмысленно туда шли в том числе за деньгами и добились своего?

— Вот смотрите. Сейчас ребята на турнирах за первое место 50 тысяч рублей получают. Чтобы вы понимали: я, выиграв чемпионат мира в Македонии в 2011 году, получил 20 тысяч единоразово.

— Рублей?

— Рублей. И всё, свободен, парень. Дальше ты опять пашешь. Поставили меня на ставку в ЦСКА, я получал 14 тысяч рублей. Приходилось какими-то другими путями зарабатывать еще помимо этого.

— Но это же ненормально, что спортсмен такого уровня зарабатывает 14 тысяч в ЦСКА?

— Такая реальность. Это я к чему? Я не к тому, что я такой бедный, несчастный. Я о цели и о мечте. То, что я пахал не за деньги, за мечту, за то, что я хотел стать чемпионом мира, заслуженным мастером спорта. И вот эти грамоты, медали мне давали. Помимо всего этого, у меня появлялась какая-то своя команда, появлялись вокруг меня болельщики, люди, которые поддерживают меня. Когда я перешел в бокс, у меня уже такая команда была людей, которые за меня болеют, которые меня поддерживают.

— Вы говорите о том, что, если идешь к мечте, деньги просто следом пойдут. Такая логика?

— Наверное, да.

— Вы когда в регионы приезжаете, вас не просят поспарринговать?

— Бывает иногда, просят, но я отказываюсь, мне хватает на самом деле. Потренировать, мастер-классы провести могу, кому-то что-то показать, то, что я умею, и поделиться своим опытом — без проблем. Если есть возможность сделать кому-то хорошо, чтобы ребята стали лучше в этом направлении, вообще без проблем, я с радостью приду, помогу и сделаю. Но спарринговаться — это уже отдельная моя работа, а сейчас я на отдыхе.